— С удовольствием сделаю то и другое. — Забродин рассмеялся.
Чхенкели попросил принести чай и приступил к рассказу:
— В горах жил пастух. Имел девятнадцать чистокровных рысаков. Это — не мало. Было у этого пастуха три сына. Когда он почувствовал, что умирает, созвал своих сыновей и говорит: «Дорогие мои дети, я не очень богат, но мои арабские кони стоят немалых денег. Скоро они достанутся вам. Единственная моя просьба, чтобы вы поделили их так, как я велю: старшему сыну половину табуна, среднему — одну четверть, младшему — одну пятую». Сказал и умер.
Стали сыновья ломать голову, как поделить наследство, чтобы выполнить волю отца. Число девятнадцать пополам не делится, и на четыре, и на пять частей — тоже. Продать одного, двух, наконец всех рысаков и поделить оставшихся лошадей и деньги так, как велел отец? На Западе, по-видимому, так бы и поступили. У нас же воля отца священна. Нужно точно выполнять его наказ. Гадали, думали и, ничего не придумав, решили пойти за советом к мудрецу.
Выслушал их мудрец и говорит:
— Возьмите моего коня и поступайте, как велел отец, — коротко и ясно.
И в самом деле: у них стало двадцать коней. Половину— десять коней получил старший брат. Одну четвертую часть — пять коней получил средний брат и одну пятую часть — четырех коней получил младший брат. В сумме получается девятнадцать рысаков. Но один остался лишний. Опять задумались братья и пошли к мудрецу.
Усмехнулся старик и отвечает:
— Так, ведь, это мой конь, которого вы брали взаймы. Отправьте его обратно в табун.
Вот так поступают у нас, на Востоке.
Чхенкели улыбнулся и спросил:
— Понравилась притча?
— Очень. И чай тоже. Большое спасибо… Но где же нам найти такого мудреца?
— Э-э, дорогой. Я не хочу быть похожим на того мудреца, но в деле Эрушетова тоже происходит что-то, как в этой притче. Мы чего-то не знаем. Нужен какой-то ключ, чтобы раскрыть эту загадку.
— И я тоже так думаю. Но какой ключ, как его найти?
— Я мог бы предложить такой вариант: у Эрушетова есть старший брат, которого он всегда очень любил. Да и воля старшего у нас — закон. Этот брат в заключении. — Чхенкели сделал вид, что не заметил разочарование, явно проступившее на лице Забродина при последних словах, и продолжал горячо убеждать: — Всякое в жизни бывает. Занимался он раньше спекуляцией, вот и получил свое. А теперь мы справились в колонии — ведет брат там себя неплохо. И я уверен, что если он даст слово, то свое обещание сдержит. Так говорят люди. Вот его-то мы и пошлем к Хасану в горы.
— Согласится ли он?
— Это другой вопрос. Сначала его нужно привезти в Тбилиси и поговорить. Человек он разумный, и я думаю, что захочет помочь нам и своему брату.
У Забродина сразу возникло множество вопросов и сомнений. «Посылать в горы человека, который был осужден и, возможно, затаил обиду? Не останется ли он там? Отменять решение, принятое в Москве? Правильно ли это будет? А может, Эрушетов совершил тяжкое преступление? В таком случае его нужно брать только силой и брат тут не помощник… Но, с другой стороны, доводы Чхенкели логичны».
Забродин уклонился пока от прямого ответа на предложение Чхенкели.
— Давайте поговорим с Махмудом. Потом окончательно договоримся.
Забродину хотелось посмотреть на этого человека. Да и не поговорив хотя бы с одним участником группы, он не мог отменять решение, принятое в Москве.
— Хорошо, дорогой, — спокойно ответил Чхенкели, но в его голосе Забродин почувствовал нотки обиды.
Махмуд прибыл под вечер следующего дня.
Был он невысок, но широкоплеч и жилист. В его движениях угадывались ловкость и сила.
— Гамарджоба! Извините, товарищ начальник, что не мог раньше. Очень, очень торопился, но дорогу дождь размыл. Сами понимаете, — Махмуд улыбнулся. Он остановился у порога, переминаясь с ноги на ногу. С любопытством посмотрел на Забродина. Потом поклонился ему и произнес: — Гамарджоба!
— Гамарджоба, — ответил Забродин.
Чхенкели усадил Махмуда за стол и, указывая на лежащие на столе папиросы, спросил:
— Еще не научились курить?
Махмуд покачал головой и опять улыбнулся:
— Нет. Спасибо. В нашем селении никто не курит.
