— Проинформируйте меня сразу! — приказал посол.
Руни подъехал к Дому союзов, когда вокруг здания уже были расставлены милицейские посты: желающих попасть на пресс-конференцию было больше, чем мог вместить Колонный зал.
— Хэлло, Майкл! — Руни обернулся. Его окликнул датский репортер. В руках у него был замысловатый фотоаппарат. — Русские опять что-то затевают?!
Восклицание датчанина, в котором сквозил вопрос, было явно рассчитано на то, чтобы вызвать Руни на разговор и получить какую-нибудь информацию. Но Руни ничего не знал и ответил уклончиво:
— Говорят…
— Что-нибудь по поводу европейского объединения угля и стали?
— Вы считаете, что экономическое объединение может оказывать влияние на межгосударственные отношения?
— Несомненно. И не только на межгосударственные. В конце концов, вырабатывается определенная психология, что тоже очень важно…
— Интересно… Интересно…
В этот момент дверь в зал отворилась. Толпа журналистов устремилась к длинным столам, на которых были аккуратно разложены радиопередатчики, шифровальные блокноты, паспорта, бланки документов и множество других, не менее интересных вещей. Рядом лежали фотографии.
Десятки рук мгновенно расхватали текст официального заявления Советского правительства.
Внимание Руни сразу привлек фотоснимок: высокий мужчина запустил руку в кирпичную кладку.
— Кэмпбелл!
Руни бросился к телефону-автомату.
— Господин посол! — взволнованно прокричал он в трубку. Господин Кэмпбелл — «персона нон грата»!
Трубка долго молчала…
А в это время, откуда-то из боковой комнаты вошли в зал и сели за стол президиума руководители пресс-конференции и парашютисты.
Ромашко и его спутников осветили яркие «юпитеры», застрекотали киноаппараты, фоторепортеры забегали, выбирая выигрышный ракурс.
Парашютисты держались уверенно. Забродин и не подозревал в Ромашко и Краскове таких качеств: словно им не раз приходилось выступать перед многочисленной аудиторией. Забродин сидел в зале и с теплым чувством наблюдал за ними.
Ромашко выступал первым. Иностранные журналисты торопливо записывали его слова, стараясь ничего не пропустить.
Потом посыпались вопросы.
Вопрос корреспондента французской газеты:
— Господин Ромашко. Вы действительно боялись вернуться из Западной Германии домой?
Ответ: Да. Вначале «Пахари» убедили меня в том, что в Советском Союзе арестовывают всех, кто был в плену. Затем мистер Корвигер окончательно запугал меня и внушил, что у меня нет иного выбора, как сотрудничать с иностранной разведкой.
Вопрос корреспондента западногерманской газеты:
— Скажите, пожалуйста, остались ли у вас друзья на Западе?
Ответ: Остались. Но вам я их не назову. (В зале оживление.)
Вопрос корреспондента шведского еженедельника:
— Господин Ромашко, сколько времени вы работали с советской контрразведкой?
Ответ: С момента моей заброски в Советский Союз.
Вопрос: И американцы вам верили?
Ответ: Думаю, что верили моим сообщениям. Иначе бы они не давали мне таких заданий.
Вопрос корреспондента американского радио:
— Господин Ромашко, вы действительно не могли устроиться работать на атомный объект?
Ответ: Я вижу, что вас очень интересует этот объект. Думаю, что мог бы устроиться, если бы в этом была необходимость. (Смех в зале.)
Вопрос корреспондента чехословацкой газеты:
— Вы женаты?
Ромашко впервые смутился и покраснел. Кинул взгляд в зал, как бы ища поддержки. Увидел ободряющую улыбку Забродина, выпрямился и решительно ответил:
— Сегодня мне сообщили, что Советское правительство меня простило. Я получил амнистию… Что касается вашего вопроса — в ближайшие дни я женюсь.
В зале раздались аплодисменты.
В этот день весь мир узнал о преступлениях против человечности…
Прошло три месяца.
Стоял ясный зимний день. Искрился под лучами солнца белый снег. Стволы молодых берез, осин и тополей вокруг Внуковского аэродрома слегка дрожали от порывов холодного ветра. Высоко голубело небо. В теплом помещении аэровокзала по радио один за другим называли номера рейсов самолетов, летающих по множеству трасс.
Полковник Забродин сидел в зале ожидания.
— Совершил посадку самолет рейса 312 Берлин — Москва, — услышал Забродин голос диспетчера. Немногочисленные встречающие подошли к двери и стали выглядывать на летное поле. Появились первые пассажиры, послышались радостные возгласы. «Мне-то встречать некого», — подумал Забродин и вдруг за спиной услышал:
