Ромашко охватила невероятная слабость. «Знает, сволочь! Все знает!» Внутри все сжалось, как будто стальной робот схватил и зажал в кулак внутренности. «Все пропало! Страшно! Теперь держись!» Вместе со злостью появилась сила и твердость. Ромашко чувствовал, что все тело наливается нечеловеческой энергией, способной все сокрушить. Сдерживать себя он уже не мог.
Забродин наблюдал за задержанным. От его взгляда не ускользнула происшедшая в нем перемена. Забродин видел, как в напряженно сощуренных глазах вспыхнул злой огонь! И он скомандовал:
— Сидеть, Ромашко!
На какую-то долю секунды властный голос возвратил арестованного к действительности. За годы муштры в Германии он привык инстинктивно подчиняться приказам. Но внутренние пружины оказались сильнее…
Забродин успел вскочить и поднять стул над головой. Трах… От удара двух стульев полетели щепки. Но Лунцов уже крепко обхватил Ромашко. Забродин нажал сигнал к дежурному. Вдвоем с Лунцовым они повалили Ромашко на пол и держали, пока вахтеры не помогли его связать.
Ромашко увели. Забродин, потирая ушибленное плечо, крепко выругался:
— А мы попали в самую точку! Я думал, что будет вспышка, но такой бурной не предвидел… Злой, подлец!
Около восьми часов вечера Забродин вызвал Лунцова.
— Юра, поезжайте в гостиницу к Краскову. Возьмите из моего шкафа радиопринадлежности и шифровальный блокнот. Когда закончите, сразу ко мне.
— Будет сделано, Владимир Дмитриевич!
Лунцову льстило, что Забродин поручает ему такое ответственное дело, и ему хотелось получше выполнить задание. К тому же Красков успел ему понравиться и работать с ним было приятно.
— Добрый вечер. Я не опоздал? — произнес Лунцов, входя в номер гостиницы.
— Передача по расписанию в двадцать один ноль-ноль, — пожимая ему руку, ответил Красков. — Время еще есть.
Он взял аппаратуру, расставил ее на столе. Вдвоем натянули антенну через всю комнату, от стены к стене. Красков подвел конец провода к маленькому приемнику, подключил аккумуляторы. Лунцов устроился в кресле и с любопытством наблюдал, как проворно работает Красков с миниатюрной аппаратурой. Вот он повернул переключатель. Приемник ожил, стал слегка потрескивать. Красков покрутил ручку настройки. Послышалась какая-то незнакомая мелодия. Красков медленно поворачивал ручку, и музыка сменилась иностранной речью, затем стала пробиваться морзянка. Лунцов насторожился. Заметив это, Красков улыбнулся и сказал:
— Пока не то, что мы ждем! Еще рано, — и снова занялся настройкой. Он разложил на столе листы бумаги, карандаши. На одном из листов выписал свои позывные.
— Все готово, — сказал он и слегка подрагивающей рукой достал папиросу.
Чем меньше оставалось времени до начала сеанса, тем больше волновался Красков. Он вертел в руках карандаш и все чаще затягивался табачным дымом. Его волнение передалось Лунцову.
Теперь часы как бы остановились. Лунцов смотрел на циферблат, не отрываясь. А стрелки еле ползли. Осталась минута. Красков стал медленно вращать ручку настройки. Ничего, кроме слабого шороха и потрескивания.
«Что случилось?» — с тревогой подумал Лунцов. Ведь уже время… И в этот момент пробилась морзянка. Очень тихо, едва слышно. Красков слегка подрегулировал настройку. Звуки морзянки усилились, но стал мешать какой-то голос.
Лунцов с напряжением вглядывался в лицо Краскова… Наконец Красков кивнул, и рука его забегала по бумаге. Быстро-быстро росли колонки цифр. Рука от напряжения дрожит, и цифры получаются какие-то угловатые, острые.
И так же неожиданно все кончилось. Прошло всего пять минут. В комнате наступила тишина.
Красков вытер со лба капельки пота.
— Уф! — произнес он и откинулся на спинку стула.
— Гора с плеч?
— Да, сейчас будем расшифровывать. Немного передохну.
Красков распахнул окно. В комнату проникли запахи ресторанной кухни.
Красков закрыл окно. Подошел к столу, взял шифровальный блокнот и осторожно разрезал ножом. Отделил нужные листки.
Когда телеграмма была готова, передал ее Лунцову.
«10. HP. Мюнхен.
Дорогой Боб!
Твою открытку получили. Рады за тебя. Сообщи свой адрес.
Желаем удачи. Друзья».
«Только-то!» — подумал Лунцов. Он понимал, что к ним в руки попала паутинка. Одно неосторожное прикосновение, и она оборвется…
