Красногвардейцы поддерживали в городе порядок. То были рабочие консервного и турбинного заводов, паровозного депо и железнодорожных мастерских, паровой мельницы и электростанции. У них были усталые лица. Отработав дневную смену, они после короткого отдыха на всю ночь уходили патрулировать темные, неосвещенные улицы.
Из деревень стали прибывать боевые дружины крестьян.
Во дворе Совдепа их встречал все тот же Саша Громов. Вид у него был внушительный: из-под черного бушлата с двумя рядами блестящих медных пуговиц вдоль бортов и золотистыми мичманскими нашивками на рукаве виднелась полосатая тельняшка; сверху бушлат был перекрещен пулеметными лентами; на широком поясном ремне висел маузер в деревянной кобуре.
— Откуда, братки? — вопрошал он молодых крестьянских парней и, получив ответ, без нужды поправлял черную с белым кантом фуражку, из-под которой лихо выбивался упрямый чуб. Строй подтягивался. Довольный произведенным эффектом, Саша отдавал команду «вольно» и уже добродушно говорил:
— Угостите, братки, самосадом... Страсть соскучился по домашнему табачку.
Часть крестьян явилась без оружия, другие имели одну винтовку на двоих; в дружинах оказались люди, не внушающие доверия. После тщательного отбора удалось сформировать две боевые дружины.
Пичугин знакомился с командирами крестьянских дружин, с их вооружением, обмундированием и настроением людей. Самой подготовленной оказалась Моревская дружина, которую привел солдат-гвардеец Андрей Пичугин. Встреча с братом обрадовала Дмитрия: среди защитников города будут крестьяне родного села!
Были братья не похожи друг на друга. Только глаза словно одни и те же у каждого — в них много упрямства и силы.
Угнетало Дмитрия чувство тревоги. Казалось: допущена какая-то ошибка.
Зайцев, внимательно просмотрев списки дружинников, спросил:
— Фамилия одного из командиров Пичугин. Случайно, не родственник?
Дмитрий слегка обиделся: он был связан с Зайцевым давнишней дружбой по партийной работе на Путиловском заводе, и тот, казалось, должен был знать его семью.
— Брат, — нехотя напомнил он. — Вместе служили в Петербурге, в одном полку.
— Ах, да! Ты как-то мне рассказывал... Кажется, большевик?
— Вместе вступали в партию. В семнадцатом...
Комиссаром обороны города штаб назначил матроса-большевика Владимира Губанова — рабочего турбинного завода, прозванного за удаль и храбрость «морским волком», хоть и был он еще молод. Прибыв в начале войны по ранению в Курган, Губанов вернулся на турбинный завод, откуда был призван перед революцией в Балтийский флот.
— Силенок маловато! — горевал он взволнованно. — У нас около семисот бойцов, а чехов тысяч пять, не меньше! Эх, побольше бы пулеметов!
Прислушиваясь к речам товарищей, Пичугин понял, что тяготило его все эти дни.
— А ведь мы допустили ошибку, — сказал он как-то Зайцеву и осекся, заметив, как друг насторожился.
— Ты это о чем? Говори напрямик! Если допущена ошибка, надо ее исправить.
— Поздно!.. Зря мы церемонились с этим Грабчиком и всей его подлой компанией. Вот что!
— Ну, а как же, по-твоему, следовало с ним поступить?
— Арестовать и — в трибунал! На суд народа.
Пичугин жадно глотнул воздух, облизнул пересохшие губы.
— «Арестовать, в трибунал!» — горячая ты голова!.. А ты подумал о политической стороне такого шага? Военнопленные чехи едут через всю нашу страну с согласия советского правительства...
— Так-то оно так, да только они сами нарушили условия эвакуации! — запальчиво возразил Пичугин. — Они бесчинствуют на чужой земле, начинают открыто вмешиваться в наши внутренние дела. Это — опасный враг!
— Да, — задумчиво произнес Климов, присутствовавший при разговоре, — командиры чешского корпуса разоблачили себя в глазах народа как опасные заговорщики, и теперь мы с ними будем поступать как с врагами! Мы послали им решение Совдепа. Это наше последнее мирное предупреждение.
Оставшись один, Дмитрий долго бродил по опустевшему зданию Совдепа. Обычно здесь по целым дням толпились люди, заводившие шумные споры, а сейчас только у наружной двери, в уголке, дремал часовой. Быстро шагая по длинному коридору, Дмитрий заглядывал через открытые настежь двери в служебные комнаты. Ни души!
