— Надеюсь, ваша жена здорова?
— Полагаю, что вполне.
— Но ее нет в Париже?
Ален снова обрел свой вызывающий тон.
— Наоборот. Она именно в Париже. До того в Париже, что дальше ехать некуда. В самом пупе, можно сказать.
Гастон недоуменно посмотрел на него. Какая-то парочка прислушивалась к их разговору, наблюдая за ним в зеркале позади стойки с бутылками.
— Моя жена сидит в предварилке. Его слова не произвели на бармена никакого впечатления.
— Ты никогда не слышал про предварилку на набережной Орлож?
Бармен как-то неопределенно улыбнулся.
— Она убила свою сестру.
— Несчастный случай?
— Маловероятно. У нее в руках был пистолет.
— Вам бы все шутить.
— Завтра утром прочтешь в газетах. Получи с меня.
Ален положил на стойку стофранковый билет и встал с табурета, так ничего и не решив. Четверть часа спустя он подъезжал к своему дому. На тротуаре, у подъезда, толпилось не меньше двадцати человек, среди которых легко было узнать фоторепортеров с аппаратами через плечо.
Он чуть было не нажал на газ, но передумал. Зачем? Он затормозил, и в ту же минуту его ослепили вспышки магния. Репортеры бросились к машине, он открыл дверцу и вышел, стараясь по возможности сохранять достоинство.
— Минутку, Ален…
— Валяйте, ребята…
Он дал себя сфотографировать сначала у распахнутой дверцы на краю тротуара, потом-закуривая сигарету. В руках у репортеров были блокноты.
— Скажите, господин Пуато… Новичок. Еще не знает, что все зовут его запросто Аденом.
— Послушайте, братцы, по-моему, здесь сыровато? А? Почему бы вам не подняться ко мне?
Нужно было знать Алена так, как знала его Мур-мур, чтобы заметить, насколько необычно звучит его голос. Нет, в нем не слышалось подавленности, как на набережной Орфевр. Наоборот, теперь в нем напряженно звенели металлические нотки.
— Входите же. Все входите.
__Восемь человек втиснулось в лифт, остальные устремились вверх по лестнице. На площадке перед входной дверью произошла заминка: Ален хлопал себя по карманам, пытаясь найти ключ. В конце концов он обнаружил его в кармане, куда никогда не клал.
— Выпьете? — спросил он, направляясь к бару и бросив на ходу пальто в кресло.
Фоторепортеры после мгновенного колебания решились все же не упускать эффектный кадр. Ален и глазом не моргнул, когда щелкнули аппараты.
— Всем виски?
Только один попросил фруктового сока. Мокрые ноги оставляли темные следы на бледно-голубом ковре, покрывавшем пол. Высокий костлявый парень в мокром дождевике уселся в кресло, обитое белым атласом.
Зазвонил телефон. Ален медленно подошел и снял трубку. В другой руке у него был стакан, и перед тем, как ответить, он отпил половину.
— Да, я… Конечно дома, раз отвечаю… Узнал ли тебя? Разумеется, узнал… Надеюсь, тебя не шокирует, что я продолжаю говорить тебе «ты».
И, повернувшись к журналистам, пояснил:
— Это мой свояк… Муж… Затем в трубку:
— Ты ко мне приезжал?.. Когда?.. А, так мы разминулись… Я отвозил белье Мур-мур… Не понимаю, как мы не встретились в уголовной полиции. Ты был в одном кабинете, а я в другом… Что, что?.. Я шучу?.. Ну, знаешь ли… Мне очень жаль, что я вынужден повторить это тебе в такую минуту, но ты всегда был, есть и будешь образцовым кретином. Будь спокоен, я потрясен не меньше твоего, если не больше… Потрясен не то слово… Раздавлен… Что?.. Что спрашивали? Спрашивали, конечно, известно ли мне что-нибудь о мотивах… Ответил, что ничего… Нет, это правда… А ты что-нибудь знаешь?.. Подозреваешь, может быть?
Репортеры на ходу делали записи, щелкали затворы фотокамер, комната стала наполняться запахом виски.
— Наливайте себе, кролики, наливайте.
— Что ты там говоришь? — встревоженно спросил Бланше. — Разве ты не один?
— Нас здесь… Подожди, посчитаю… Вместе со мной девятнадцать человек… Нет, нет, не волнуйся, это не оргия… Восемь фоторепортеров. Остальные — журналисты… Только что вошла молодая дама, тоже журналистка… Налей себе, дама, крольчишка.
— Сколько они у тебя еще пробудут?
— Могу спросить, если хочешь. Сколько времени вы собираетесь здесь пробыть, ребята? Затем в трубку:
— Говорят, что около получаса… Хотят задать мне несколько вопросов.
