Муж Адриены снял наконец пальто, положил его на стул и, видя, что Ален взял бутылку, поторопился отказаться:
— Мне не надо, спасибо.
— Это я себе.
Наступило долгое, неловкое молчание. Поставив стакан на низкий столик возле кресла, Ален подошел к застекленной стене, еще усеянной каплями дождя. В темноте мерцали огни Парижа. Внезапно он обнаружил, что стоит, прижавшись лбом к холодному стеклу, словно для того, чтобы освежиться, — и отпрянул назад. В такой же позе застали Мур-мур на Университетской улице у тела Адриены.
Бланше наконец сел.
— Послушай, что тебя заставило приехать ко мне в такой поздний час?
— Я думаю, нам необходимо договориться.
— О чем?
— Какие мы будем давать показания.
— Но ведь мы уже дали показания.
— Что касается меня, то допрос был весьма формальным. Допрашивал помощник комиссара, который к тому же старается не слишком усложнять себе жизнь. Однако завтра или послезавтра нам предстоит встреча со следователем.
— Это в порядке вещей.
— Что ты будешь говорить?
— Что ничего не понимаю.
Бланше вперил в Алена взгляд, в котором можно было прочесть одновременно и страх, и презрение, и гнев.
— И это все?
— А что я могу сказать еще?
— Жаклина выбрала себе адвоката?
— По-видимому, она предоставила это мне.
— И кого ты пригласил?
— Пока еще не знаю.
— Адвокат будет всячески обелять свою подзащитную.
— Разумеется.
— Всеми доступными средствами.
— Полагаю, что да.
Ален подначивал свояка. Он не выносил его, а сегодняшний Бланше выводил его из себя.
— Какую же версию он выдвинет для защиты?
— Это уж его дело, но не думаю, чтобы он выбрал версию о необходимой самообороне.
— Что же тогда?
— А что бы ты предложил?
— Кажется, ты забыл, — с пафосом произнес возмущенный Бланше, — что я муж жертвы.
— А я — муж женщины, которой придется добрую часть жизни провести в тюрьме.
— Но кто виноват?
— А тебе это известно?
Снова молчание. Ален закурил сигарету и протянул портсигар свояку, но тот отрицательно покачал головой. Как подойти к этому деликатному пункту, не уронив своего достоинства? Вот именно, потому что в голове у Бланше все это время вертелась лишь одна мысль, точнее, вопрос, и он искал случая его задать.
— Комиссар спросил у меня, были ли мы дружной парой.
Ален не удержался и с иронией посмотрел на свояка.
— Я сказал, что да.
Ален немного досадовал на себя за то, что предоставляет этому толстому, рыхлому человеку беспомощно барахтаться и даже не пытается протянуть руку помощи. Впрочем, он отдавал себе отчет, каких усилий стоило его зятю говорить спокойным тоном.
— Я заверил его, что мы с Адриеной любили друг друга так же, как в первые дни супружества, — произнес он глухо.
— Ты убежден, что не хочешь выпить?
— Нет. Не хочу. Не знаю почему, но комиссар очень интересовался, где и как она проводила вторую половину дня до моего возвращения со службы.
— Кто?
— Адриена, конечно. Он расспрашивал, выходила ли она после обеда из дому, встречалась ли с друзьями…
— А она встречалась? Бланше задумался.
— Не знаю. У нас за ужином часто собирались гости. Мы тоже бывали на ужинах, на официальных приемах, получали приглашения на коктейли. Адриена ходила гулять с детьми. Вместе с няней водила их в Ботанический сад.
— Ты все это рассказал ему?
— Да.
— Он счел твои сведения исчерпывающими?
— Не совсем.
— А ты сам?
И тут Ален услышал первое нерешительное признание.
— Я тоже.
— Почему?
— Потому что сегодня вечером я расспросил Нана.
Это была их няня, уже вторая или третья. Но все няни получали в доме Бланше имя Нана — так было проще для хозяев.
— Сначала она упиралась, отнекивалась, но в конце концов заплакала и призналась, что Адриена редко гуляла с детьми в Ботаническом саду. Приведя их, она куда-то уходила и возвращалась за ними, только когда уже надо было идти домой.
— У женщин всегда находятся дела в городе: портниха, магазины.
Глядя в упор на Алена, Бланше вдруг судорожно глотнул, потом опустил глаза.
— Скажи мне правду.
— Какую правду?
— Ты сам прекрасно знаешь, что это необходимо: так или иначе все раскроется. Произошло убийство, и наша личная жизнь будет выставлена напоказ.
Ален еще не решил, как быть.
