Само Пиханда никого дома не нашел. Двери были на запоре. Он отпер их, сложил вещи, инструмент, рюкзак. Где это все шатаются, подосадовал он, но тут же смирился. Откуда им было знать, что он придет. Он заглянул в чулан, напился кислого молока и вышел во двор. В хлевах и коровнике ни души. Никак вымерли все, дивился он. Пес тихо скулил и ласково ворчал. Когда он стал вспрыгивать на Само, тот цыкнул на него. Вдруг Само показалось, что в пчельнике кто-то разговаривает. Он вышел в сад, заглянул в пчельник. Отец и учитель Орфанидес даже не заметили, что он наблюдает за ними, — так были увлечены пчелами. Рассматривали улей, брюзжали, бранились, потом что-то выкрикнули и следом рассмеялись. Их разговор был похож на пчелиное жужжание. Само даже на миг показалось, что оба разговаривают с пчелами по-пчелиному.
— Добрый день! — поздоровался он.
Отец и учитель изумленно обернулись. Завидев Само, сразу заулыбались.
— Само!
— Самко!
— Здравствуй!
— Ну, доброго здоровья!
Он вошел в пчельник, протянул отцу и учителю руку и заглянул в улей. По скоплению пчел медленно ползла пчелиная царица.
— Это та старая? — спросил он, указав на царицу пальцем.
— Старая! — подтвердил отец.
— Не отроились?
¦ — Нет!
— А меду было?
— Мало! — сказал учитель.
— Не лучше бы матку помоложе?
— И эта хороша! — сказал отец.
— Хороша! — подтвердил учитель. — Просто год для пчел никудышный, больно сырой и холодный.
— Ну рассказывай, как было?! — засмеялся отец и радостно похлопал сына по плечу. — Наработались?
— Наработались! — сказал Само.
— Так, выходит, и заработали! — продолжал смеяться отец.
— Есть малость!
— Добро, добро!
— Мы и вправду как эти пчелы, — отозвался учитель Орфанидес. — Гляньте на них. Работой мы только и спасались. Тысячелетие выдюжили лишь потому, что умеем спину гнуть. Десятеро погибнет, а двенадцать народится! Точно пчелы, ей-ей, точно пчелы… Осмотрим-ка все, и те тоже, — он указал на крайний улей и немедля направился к нему.
— Верно сказано: мы те же пчелы, — подтвердил отец и оборотился к сыну: — Ни за что не дай им сгибнуть и никогда не продавай, даже если станет тебе хуже некуда! Всегда пригодятся…
Само кивнул — отец умиротворенно улыбнулся. И, повернувшись к учителю, стал с ним осматривать крайний улей. Само вытащил из кармана руку. В ней был золотой. Неловкими, огрубевшими от работы пальцами он хотел поиграть с монетой, но она выпала. Нагнувшись, он подобрал ее, но рядом с ней вдруг увидел рыбью кость — ту, что несколько месяцев назад едва не задушила его. Он поднял и ее. Испытующе поглядел в спину отцу и учителю. Оба увлеченно копались в открытом улье и про Само словно забыли. Тогда он подошел к улью, поднял крышку и виновато улыбнулся пчелиной матке. «Вот видишь, я тут», — обратился он к ней мысленно. «Я знала, что придешь», — как бы отвечала она. «А знаешь, что я сейчас сделаю?» — спросил он. «Хочешь меня убить», — сказала она. «Да, я наколю тебя на эту рыбью кость, проткну твое пчелиное сердце и скормлю тебя голодной куре». — «Попробуй», — сказала пчелиная матка. «И попробую!» — Само приблизил острие рыбьей кости к пчелиной матке и легонько ткнул в ее мягкое тельце. Пчелиная матка оцепенела, а пчелы злобно зажужжали. По меньшей мере пятьдесят накинулись на Самову руку, и прежде чем он успел проткнуть пчелиную матку, многие ужалили его. Он дернул рукой, косточка выпала. Он снова дернул рукой и попытался стряхнуть неистовых пчел. Или хотя бы опустить покрышку улья.
— Ты что делаешь? — Отец поворотил к сыну голову.
— Ничего, ничего, — ответил Само, смешавшись.
— Не дразни их! — остерег его отец.
— Меня долго не было, — объяснял Само. — Они подзабыли меня, — добавил он и поспешно спрятал руку за спину. Украдкой взглянув на нее, увидел, как быстро она набрякает. Сжал зубы от боли и сунул руку в карман. — Кто-нибудь знает пчелиный язык? — спросил он.
— На свете нет такого человека, — ответил учитель.
— А я знаю пчелиный язык, — сказал Само спокойно.
— Ах ты затейник, — засмеялся учитель. — Понимать пчел — еще не значит с ними разговаривать.
— А я с ними разговариваю! — твердил свое Само.
