— Зачем тебе жениться? — уязвил Пчелу Мудрец. — Не пори горячку, Мара еще обождет!
— Выпейте и айда работать! — понукал их трактирщик и опять налил рюмку верхом.
Жуфанковцы поглядели друг на друга, на трактирщика Грундига, на каменщиков, стоявших поодаль, и вдруг стали собираться. Трактирщик злобно фыркнул и опрокинул рюмку в себя.
— Так, стало быть, нет, мужики, язви вас в душу! — возопил Грундиг. — За ночлег заплатите!
— Нá вот и за вчерашнее пиво! — Жуфанко вдруг стал тыкать трактирщику и бросил ему под ноги гульден. — Айда, ребята! — крикнул он и гордо зашагал прочь.
Все двинулись за ним.
Местные каменщики издалека улыбались. Митана и Балцо, подбежав к жуфанковцам, крикнули почти разом:
— Ребята, каждому ставим по пиву!.. Только не у этого борова! Пошли в другое место! Пока найдете работу, в горле изрядно пересохнет!
Жуфанковцы выпили с собратьями-каменщиками, внесли и свою долю, а в семь утра уже отправились за тридцать километров в славный город Тисовец. В десять часов хлынул дождь, но в одиннадцать уже прояснело. В двенадцать они поели на скорую руку. Приунывшие, оглядели Кленовский Вепор и пошли дальше. В два часа были в Тисовце, а в четыре столковались отделать местный трактир на тех же условиях, какие предлагал им корчмарь Грундиг. Работы там было самое большее недели на три, но они решили остаться.
С лесов каменщику открывается больший простор, нежели крестьянину за плугом. Прошло два дня, пока Жуфанкова артель возвела вокруг всего трактира леса, а уж потом все могли полюбоваться на старинный городок Тисовец, который столетиями мостился на берегах реки Римавы у подножья Градова. С лесов все было ближе — словно под носом. И бугор Шайба, и величавый храм со стройной колокольней, липы и парк вокруг него, приход, тисовские усадьбы, река и крестьянские дворы. Вся римавско-гемерская область утопала в лесах, тут еще попадались последние могутные тисы. Гемерско-малогонтский комитат вытеснил Тисовец на свою северную окраину, но как раз оттуда и было рукой подать до Брезно, Банской Бистрицы, Зволена, Мартина и всего Липтова. При надобности, а она случалась нередко, можно было без труда добраться до Пешта, Вены и Прешпорка[28]. Угру с юга или севера могло казаться, что тисовцы расселились где-то в самой середке земли, однако те-то мудро решили, обосновавшись именно там: хоть и не обретались на самом перекрестке, но ни одна дорога не обходила их стороной. За долгие столетия тисовцы научились понимать, что одними господскими подачками сыт не будешь, и потому в недород, или когда град побивал урожай, или сгорали поля, либо по каким другим причинам не хватало картошки — они добывали себе пропитание в окрестных лесах и реках и так перемогали нужду.
Надо сказать, что за те два дня, пока жуфанковцы возводили леса, местные возчики, нанятые трактирщиком, навезли мелкого песку, извести и цемента. Кирпичи, камни и щебенка у трактирщика были под рукой, и потому на третий день они уже могли потихоньку начать штукатурить изъеденные стены, бетонировать лестницы и в задней, жилой части трактира строить веранду. Раствор для них замешивали и подносили три замужние женщины, которым от завтрака до обеда, а потом и после обеда помогала Стазка Дропова — разумеется, за половину недельного жалованья. Кроме того, шестеро мужчин складывались еженедельно — каждый по гульдену — и платили Стазке за стряпню.
— Ты заработаешь больше, чем в Липтове мужик, — донимал Стазку Мельхиор Вицен-Мудрец.
— Но и наработаюсь! — отрезала Стазка. — А если завидуешь, мог бы сюда свою милашку Квету притащить. Да ты, должно, испугался, что ее тут облапают, а то и вовсе отобьют у тебя!
Мудрец онемел, а три замужние женщины — Гана, Зуза и Мара — ко всему еще подняли его на смех. Ох и ехидины! Сущие фурии — таких поискать только!! Ноги толстые, зады широкие, груди большие, руки мощные. Каждая из них рожала раза по четыре, и потому от шести утра и до шести вечера круг них мотался целый табун ребятишек — каменщики то и знай их отгоняли. Они путались под ногами, галдели, а подчас и на нервах играли. Но при всем при том было оживленно, весело, и день протекал — будто его вол толкал. Каменщики обшлепывали трактир штукатуркой, залечивали его старые раны, нанесенные ветром, дождями и морозами, и, конечно, ворчали: такая работа была им не по душе. У настоящего каменщика только тогда сердце веселится, когда под руками растет толстая стена, пахнущая новизной. Погладит ее каменщик руками, подравняет прижмуренным глазом, а когда поутру подойдет к ней, то снова, обласкав взглядом, берется за дело. Возня со старыми постройками каменщика не тешит, и делает он это по нужде. А при работе, которая тебя не захватывает, все кругом отвлекает. Каменщики на лесах замечали каждого входящего в трактир, замечали скупщиков, купцов и возчиков на площади, крестьян, что шли в поле и с поля, женщин с узлами, молодок с подоткнутыми юбками, кучеров, служанок, слуг и поденщиков. Всякий день пополудни их внимание привлекала фигура крепкого, среднего роста старца с большой бородой и длинными усами, который неторопливо проходил по городку куда-то к северу и спустя этак час возвращался.
