А затем невольники ввели Камар-аз-Замана в это помещение и у дверей комнаты поставили евнуха. И Камараз-Заман поднялся на ложе, с разбитым сердцем и печальной душой, и он упрекал себя и раскаивался в том, что произошло у него с отцом, когда раскаяние было ему бесполезно. "Прокляни, Аллах, брак и девушек и обманщиц женщин! - воскликнул он. - О, если бы я послушался моего отца и женился! Поступи я так, мне было бы лучше, чем в этой тюрьме".
Вот что было с Камар-аз-Заманом. Что же касается его отца, то он пребывал на престоле своего царства остаток дня, до времени заката, а затем уединился с везирем и сказал ему: "Знай, о везирь, ты был причиной всего того, что произошло между мной и моим сыном, так как ты посоветовал мне то, что посоветовал. Что же ты посоветуешь мне делать теперь?" - "О царь, - ответил ему везирь, - оставь твоего сына в тюрьме на пятнадцать дней, а потом призови его к себе и вели ему жениться: он не будет тебе больше противоречить..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят пятая ночь
Когда же настала сто семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь сказал царю Шахраману: "Оставь твоего сына в тюрьме на пятнадцать дней, а потом призови его к себе и вели ему жениться: он не будет тебе больше противоречить".
И царь последовал совету везиря. Он пролежал эту ночь с сердцем, занятым мыслью о сыне, так как любил его великой любовью, ибо не было у него другого ребёнка. А к царю Шахраману всякую ночь приходил сон только тогда, когда он клал руку под голову своему сыну Камар-аз-Заману. И царь провёл эту ночь с умом расстроенным из-за сына, и он ворочался с боку на бок, точно лежал на углях дерева - гада, и его охватило беспокойство, и сон не брал его всю эту ночь. И глаза его пролили слезы, и он произнёс такие стихи:
"Долга надо мною ночь, а сплетники дремлют.
"Довольно тебе души, разлукой смущённой, -
Я молвил (а ночь моя ещё от забот длинней), -
Ужель не вернёшься ты, сияние утра? -
И слова другого:
Как заметил я, что
Плеяд глаза сном смежаются,
И укрылся звезда Севера дремотой,
А Медведица в платье горести обнажила лик, -
Тотчас понял я, что свет утренний скончался".
Вот что было с царём Шахраманом. Что же касается Камар-аз-Замана, то когда пришла к нему ночь, евнух подал ему фонарь, зажёг для него свечу и вставил её в подсвечник, а потом он подал ему кое-чего съестного, и Камар-аз-Заман немного поел. И он принялся укорять себя за то, что был невежой по отношению к отцу, и сказал своей душе: "О душа, разве ты не знаешь, что сын Адама - заложник своего языка и что именно язык человека ввергает его в гибель?"
А потом глаза его пролили слезы, и он заплакал о том, что совершил. С болящей душой и расколовшимся сердцем он до крайности раскаивался в том, как он поступил по отношению к отцу, и произнёс:
"Знай: смерть несут юноше оплошности уст его,
Хотя не погибнет муж, оплошно ступив ногой,
Оплошность из уст его снесёт ему голову,
А если споткнётся он, - здрав будет со временем".
А когда Камар-аз-Заман кончил есть, он потребовал, чтобы ему вымыли руки, и невольник вымыл ему руки после еды, и затем Камар-аз-Заман поднялся и совершил предзакатную и ночную молитву и сел..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят шестая ночь
Когда же настала сто семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман, сын царя Шахрамана, совершил предзакатную и ночную молитву и сидел на ложе, читая Коран. Он прочёл главы "О корове", "Семейство Имрана", "Я-Син", "Ар-Рахман", "Благословенна власть", "Чистосердечие" и "Главы-охранительницы" и закончил молением и возгласом: "У Аллаха ищу защиты!"
А потом он лёг на ложе, на матрас из мадинского атласа, одинаковый по обе стороны и набитый иракским шёлком, а под головой у него была подушка, набитая перьями страуса. И когда он захотел лечь, он снял верхнюю одежду и, освободившись от платья, лёг в рубахе из тонкой вощёной материи, а голова его была покрыта голубой мервской повязкой. И в тот час этой ночи Камараз-Заман стал подобен луне, когда она бывает полной в четырнадцатую ночь месяца. Потом он накрылся шёлковым плащом и заснул, и фонарь горел у него в ногах, а свеча горела над его головой, и он спал до первой трети ночи, не зная, что скрыто для него в неведомом и что ему предопределил ведающий сокровенное.
