Что до Уильяма, то он просто был усталым молодым мужчиной, который обрадовался, что у них наконец нашлось пристанище, и даже галантно подливал вина в бокал этой странной особы, которая, хотя и была одета, как знатная дама, и старалась держаться, будто леди, в ней все равно за милю была видна простолюдинка. Анна лишь лукаво подмигивала юноше и, изящно объедая каплунью ножку, внимала многословному рассказу Дороти.
– Если бы вы знали, миледи, как меня мучила совесть все эти годы, когда вас считали умершей. Пусть меня дьявол живьем утащит в преисподнюю, если я лгу! Ведь вы всегда были так добры ко мне, а ваш батюшка – да пребудут с ним святые угодники – поднял меня из грязи. Теперь у меня свое дело, грех жаловаться. Прикиньте-ка сами, «Леопард», – принялась она загибать толстые пальцы, – потом еще одна гостиница, «Табард» в Саутворке, доходные дома на Темз-стрит. К тому же теперь я завела свои причалы на реке, и все отплывающие платят мне пошлину. Да-да, а началось все это после того, как я когда-то вывела из Лондона девочку, которая бежала от человека, ставшего впоследствии ее мужем…*
Она покосилась на Уильяма, а затем перевела взгляд на Анну, словно спрашивая, насколько ей дозволено быть откровенной, но, видя, что герцогиня молчит, спокойно продолжала:
– Вы помните моего беднягу Ральфа, миледи? Вот уже скоро пять лет, как он почил в бозе. – Дороти перекрестилась. – Ах, что это был за помощник, что за прекрасный супруг! Да-да, мы обвенчались с ним по закону, а теперь мне его так недостает. Правда, в прошлом году я вышла замуж за торговца из Ист-Чипа, и у нас отличный дом в приходе церкви Святого Клемента. Мои доходы позволили ему не заметить, что у меня всего один глаз и шрам на лице. Так что теперь я вполне достойная дама и иначе как миссис Бидалф, меня никто не зовет…
– Послушайте, миссис Бидалф, – перебила ее Анна. – Я только что прибыла с Севера, и мне совершенно неизвестно, что происходит в столице. Я была бы крайне признательна, если бы вы посвятили меня во все, что случилось после смерти короля Эдуарда.
Дороти была достаточно сообразительна, чтобы сразу понять, что требуется герцогине. Откинувшись на спинку стула и поблагодарив Уильяма, который наполнил ее кубок, она вновь повела речь.
После смерти короля в Лондоне весьма скоро стало неспокойно. Тело покойного государя еще было выставлено для обозрения в Вестминстерском аббатстве, а в городе уже вспыхивали стычки между сторонниками Вудвилей и теми, кто не желал усиления власти этой семейки. Вудвили давно всех раздражали, а когда стало известно, что королева-мать хочет нарушить волю супруга и сама стать у власти, отстранив лорда-протектора, начались настоящие беспорядки. Только лорд-чемберлен Гастингс удержал лондонцев от открытого бунта, заявив, что лично проследит, чтобы воля короля была исполнена и Эдуард V оказался под опекой герцога Глостера. Бедняга лорд-чемберлен! Мог ли он тогда предполагать, к чему приведут его преданность воле Эдуарда IV и желание послужить брату покойного!
Анна и Уильям обменялись обеспокоенными взглядами, а Дороти Одноглазая, словно не заметив этого, невозмутимо продолжала:
– А потом стало известно, что к королеве-матери неожиданно присоединились канцлер короля епископ Йоркский Ротерхэм, затем епископ Илийский Мортон, также лорд Томас Стэнли и даже престарелый епископ Кентерберийский Буршье. Все они весьма почитаемые люди, и лондонцы не знали, что и думать. Говорили, что королева оглашала перед Советом какие-то документы, обличающие вашего супруга, миледи, едва ли не в связи с самим сатаной, и тем самым добилась, что чаша весов склонилась на ее сторону. Один лишь Гастингс да еще прибывший из Уэльса Бекингем продолжали упорствовать. А затем Бекингем уехал, и вскоре стали приходить известия о том, что лорд-протектор отбил у Вудвилей юного короля и они вместе с Бекингемом везут его в Лондон. Пресвятая Дева Мария, что тогда началось! Говорили, будто теперь никак не избежать открытого столкновения, однако епископ Джон Мортон заявил, что сам выступит в ратуше и зачитает перед членами магистрата упомянутые документы, дабы они знали: знаменитый генерал, не проигравший ни одной битвы, на самом деле сущее чудовище, а значит, маленький король находится в смертельной опасности с той секунды, как он оказался под опекой герцога Глостера. В тот день у ратуши собрался чуть ли не весь Сити, но епископ Мортон так и не прибыл. Ходили слухи, что в покоях королевы ночью случился пожар и все уличающие горбатого Дика бумаги сгорели, а также что это дело рук шпиона Гастингса, некоего законника Кэтсби, которому королева искренне доверяла. Вскоре к Гилдхоллу прибыл сам Гастингс вместе с этим Кэтсби, и они сообщили, что никаких бумаг не существовало, а те, что были, королева подделала сама, желая опорочить брата короля в глазах добрых людей. Все это оказалось только уловкой.
