Ночь в конце мая коротка. Однако когда рассвело и впереди показалась первая гарнизонная башня у переправы через реку, они уже находились достаточно далеко, чтобы не опасаться погони.
– Куда теперь? – спросил Анну Уильям, когда они поехали медленнее.
– В Лондон.
– И вас не пугает гнев герцога Ричарда?
– Нет. Я его супруга, и он обязан со мной считаться. К тому же я – Анна Невиль, а это так просто не сбросишь со счета. Особенно теперь, когда ему нужна поддержка в борьбе с Вудвилями.
Она говорила это, беспечно щурясь на открывавшийся простор. Звон колоколов, легкий аромат свежеиспеченного хлеба, доносимый ветром из селения в долине, розовеющий небосвод… Она словно вновь превратилась в Алана Деббича.
Уильям отвел взгляд и стал пояснять, что поначалу пропуском им будет служить эмблема Белого вепря, однако потом придется купить что-нибудь не столь заметное. Да и коней хорошо бы заменить более выносливыми мулами.
– Возможно, в отряде Джеймса Тирелла нас сочтут дезертирами. Хотя Черный Человек не так прост и вполне в состоянии сопоставить некоторые факты. В Понтефракте нас также скоро хватятся, и тогда не миновать погони. По правде говоря, леди Анна, я все еще считаю эту затею чистейшим безумием.
– Ничего, – улыбнулась Анна. – Не забывайте, Уил: аudentes fortuna juvat![60] И разве это не напоминает вам, как мы покинули Йорк?
– Отнюдь. Тогда все было по-иному. Ныне же вызов превратился в бунт.
– Нет, – решительно заявила Анна. Ее щеки окрасились румянцем, глаза блестели. Она испытывала прилив сил, рожденный ощущением свободы. – Я слишком долго была покорной женой, и супруг повел себя со мной отнюдь не так, как должен вести себя лорд с дамой из рода Невилей. Теперь не мне, а ему придется смириться. То, что он задумал… Сейчас ему нужна не ссора со мной, а моя поддержка, и он сможет ее купить – ценой жизни Ричарда Грея.
Неожиданно она легко засмеялась.
– Представляю, как сейчас Джеральдина Нил желает доброго утра леди Харрингтон…
И она захохотала еще звонче. Уильям тоже рассмеялся. Он долгое время оставался ручной птицей, но теперь свобода и легкость Анны передались и ему. Не прошло и минуты, как они пришпорили коней и легким галопом поскакали по направлению к югу.
Площадь Польс Черчьярд перед лондонским собором Святого Павла была забита до отказа. В самом центре ее гвардейцы осаживали толпу при помощи протазанов[61]. Здесь, на открытом пространстве, со свечой в руках стояла полуобнаженная женщина. Короткая юбка едва прикрывала ее колени, босые ноги были изранены, распущенные черные волосы падали на обнаженную грудь. Невидящим взором она смотрела прямо перед собой, повторяя за священником слова покаяния. Однако из-за стоявшего вокруг шума ничего нельзя было разобрать. Толпа гоготала и потешалась:
– Поделом тебе, проклятая шлюха!
– Кэвин, да ты только глянь, какие сиськи у этой Джейн Шор!
– А какие ножки! Нет, покойный государь знал толк в бабах. Да и изменник Гастингс тоже. Ох-хо-хо!
– Гляди, гляди, как держится! Что твоя святая, а на деле – самая распутная девка из тех, что когда-либо таскались по улицам Лондона.
– Если бы почаще таких гулящих заставляли каяться, глядишь, и перевелась бы скверна в старом добром Лондоне.
– А мне ее жаль. Она всегда была добра, а в голодные годы щедро жертвовала на богадельни и приюты.
– Кому это жаль потаскуху? Да ее на костер надобно! Вместе с королевой они хотели извести колдовством самого лорда-протектора, а славного Эдуарда IV эта Джейн до смерти замучила своим распутством. Ее хватало еще и на Дорсета, и на Бекингема. А едва король испустил дух – упокой его, Господи! – тут же прыгнула под одеяло к изменнику Гастингсу. Ничего, погодите. Герцог Глостер сумеет по заслугам разделаться со всеми изменниками и предателями – благослови его, Пресвятая Дева!
Под навесом одного из окружавших площадь домов за покаянием былой фаворитки Эдуарда IV наблюдали двое путников в запыленных дорожных плащах. Они сидели верхом на мулах и лишь молча переглянулись, заслышав эти речи.
– Вы что-нибудь понимаете, Уил? Почему в таком положении оказалась женщина, которой покровительствовал лорд Гастингс? И что могло произойти, если самого лорда-чемберлена чернь называет изменником?
