Герцогиня едва успела проститься с детьми, как ее усадили в закрытый паланкин и во главе колонны ратников спешно повезли в Понтефракт. Отодвигая занавески, Анна видела в другом конце колонны такой же паланкин, в котором находился епископ Стиллингтон. Рэтклиф и не собирался позволить Анне встретиться с таинственным епископом. Близ оконца носилок все время скакал Джон Дайтон и, несмотря на то что Анну укачивало от быстрой езды, не разрешал ей пересесть на коня, пока Уильям Херберт, которому было все-таки дозволено ее сопровождать, не потребовал, чтобы сделали привал, когда Анне стало дурно.
– Это настоящий плен, – прошептала юноше Анна, сидя на камне у ручья, пока леди Матильда шла к воде, чтобы намочить платок. – Что происходит, Уильям?
– Думаю, все дело в вашей популярности, – негромко ответил юноша, – Я не знаю, что замыслил герцог, но он в любом случае не хочет, чтобы у вас был шанс вмешаться. Север предан ему, и единственный, кто в состоянии противостоять здесь Ричарду Глостеру, – это Анна Невиль.
– Но ведь я не собираюсь вмешиваться в планы Ричарда! К тому же именно его Эдуард IV назначил лордом-протектором и…
– Кто знает, как далеко идут планы вашего супруга.
В Понтефракт они прибыли уже на следующий день. Анна чувствовала себя настолько скверно, что пожелала немедленно отправиться на покой и не слышала, как в тот же вечер отряд во главе с Робертом Рэтклифом отбыл, оставив замок на попечение сэра Брэкенбери, а находящуюся в нем герцогиню – под надзором верного Джона Дайтона.
Над старой твердыней английских владык повисла сонная, но полная напряжения тишина.
Анна бесцельно бродила по пустынным аллеям парка Понтефракта. Ей не разрешалось выходить за пределы замка, прогуливаться верхом, и, даже когда она поднималась на стены, ее неизменно сопровождала Матильда Харрингтон, а в некотором отдалении всегда следовал Дайтон.
Джон Дайтон все еще оставался для Анны загадочной фигурой. Она знала, что Дайтон имеет небольшое поместье где-то на Клевлендском нагорье, женат на даме из обедневшей ветви семьи Тонвиль и порой ездит туда, чтобы проведать жену и сына. И все же Анна не могла избавиться от неприязни к нему и видела, что Дайтон, преданно взирающий на ее горбатого супруга, также недолюбливает ее. Недаром каждый вечер он являлся, чтобы лично запереть на ключ двери ее опочивальни.
– Вы не должны на меня гневаться, миледи. Я только выполняю приказ вашего супруга, – говорил он, улыбаясь, но всякий раз его улыбка была полна едва сдерживаемого торжества.
Анне так и не удалось приблизиться к разгадке таинственного епископа. Его отвели в старую башню Ричарда II, но содержали не как обычного узника, а в жилых покоях наверху. По вечерам Анна видела свет в узких окнах верхнего этажа башни, однако охраняли Стиллингтона даже надежнее, чем Анну. Он никуда не выходил, возле входа в башню всегда стоял вооруженный страж и еще двое безостановочно меряли шагами площадку над покоями епископа. Посторонних никогда не впускали во двор старой башни, и, сколько Уильям ни пытался проникнуть туда, у него ничего не вышло, а крытый переход к башне был перегорожен кованой решеткой.
– Я, кажется, с ума сойду от этих тайн, – говорила Анна Уильяму, глядя на темные стены замка, усеянные многочисленными часовыми. – Мосты всегда подняты, меня постоянно запирают, охранников в крепости больше, чем прислуги. Господи, я теряю разум от этой неизвестности, от предчувствий недоброго. О, как бы я хотела бежать отсюда!
Уильям заметил, что пребывание в заключении словно оживило Анну, пробудило ее от гипнотического сна. Порой она говорила неожиданные вещи. Побег! Это было опасно, да к тому же и невозможно. Из крепости Понтефракт нельзя бежать. Однако, наблюдая за тем, как разгораются в такие минуты ее глаза и как печально они меркнут, когда появляется комендант Брэкенбери и опускает решетки в переходах замка, Уильям все чаще начинал задумываться. Анна, поглощенная своими заботами, не обращала на это внимания, пока вдруг не заметила, что по вечерам Уильям все чаще стал оставлять ее одну. Однажды она обнаружила его в беседке наигрывающим на лютне у ног Джеральдины Нил, в другой раз он кормил у пруда лебедей вместе с девицей Эмлин. Анна невольно ощутила легкий укол ревности – не за себя, а за малышку Кэтрин.
