Именно это, написанное черным по белому, и придется читать доктору Гетенберг. Именно это перекрывает все остальное.
Раздается звонок мобильного, и сейчас, увидев его номер, я смеюсь. Мой муж искренне полагает, что если звонить не переставая, в один прекрасный день я превращусь в прежнюю милую бесконфликтную женушку.
В какой-то мере и я надеюсь, что он прав, поскольку теперешняя злость сжирает меня изнутри, жадно чавкая.
Словно подтверждая это, громко урчит желудок.
Я спускаюсь по лестнице, мимо фотографий на стенах.
Целый фотоархив… Пальцы задерживаются над снимками. Вот маленькая Мег — как ее хочется потрогать!
— а вот мы с Адамом, молодые, смеющиеся. Старое свадебное фото, полное любви и надежды. А вот его щелкнули на барбекю у соседей: Адам позирует, словно модель для журнала, смотрит прямо в объектив, подбородок вздернут. Загорелые длинные ноги в шортах, русые, коротко остриженные волосы, блестящие в ярких лучах летнего солнца.
Еще шаг вниз по лестнице — и я понимаю: спроси меня кто-нибудь еще несколько недель назад, счастливы ли мы, и я уверенно ответила бы: «Да, конечно».
Вот какой превосходный лгун мой муж.
В кухне я достаю бокал и наполняю до края холодным совиньоном. Копаюсь в одном из принесенных пакетов, достаю печеный конвертик с куриной начинкой и медленно жую, смиренно слушая звучащий в голове голос. Он твердит мне, что надо есть. Я не хочу. А вот выпить — это дело. Алкоголь идет по пищеводу вниз, и мне становится хорошо.
Послеполуденное сентябрьское солнце скользит сквозь двойные двери, ведущие в садик за домом.
Я расхаживаю по кухне — конвертик в одной руке, бокал в другой — и попадаю в мелькание света и тени.
Откусить, запить вином… В промежутке я мычу слова песни, которую написала вчера. На лице возникает слабое подобие улыбки. Словарь пополнился рифмой для слова «ублюдок». «Нелюдок» — подлый гнусный трус. Адам-нелюдок. Улыбка на моем лице становится шире и мешает жевать.
Мне надо работать, и я начинаю подъем по лестнице.
Уже на четвертой ступеньке сажусь и замираю без движения. Взгляд — в одной точке, мышцы не хотят сокращаться. Отвечающая за познание часть мозга вне игры. Ноги объявили забастовку, руки словно приклеены к коленям. Меня вновь одолевают вспышки воспоминаний: места, где мы были, песни, которые мы пели, общие радости… Цепенею от страха, что все пойдет по кругу.
Как с этим бороться? Отпустит, если глубоко размеренно дышать? Киваю сама себе. Да, надо просто переждать. Вот наступит следующий месяц, а с ним и придет начало новой жизни. Само собой.
Я сдвигаюсь с места, только когда меня окружает темнота. Иду вниз, включаю свет, достаю из холодильника бутылку вина, несу в гостиную. Городской телефон звонит через тридцать минут, когда я пялюсь в плазменный экран огромного телевизора Адама.
— Подите вон! — Сэр Алан, воротила бизнеса, во весь экран наставляет указующий перст на провинившуюся сотрудницу.
— Да, подруга, понимаю тебя, — сочувствую я. — Бет, подите вон!
Я протягиваю бокал с вином в сторону жертвы лорда и поднимаю трубку, уверенная, что в такой час звонить может только Мег.
— Мег?
— Бет, это я…
Это вовсе не Мег, моя замечательная девочка. Это ублюдок, от которого ей досталась половина ДНК, гнусный подлый трус. Как только я слышу его голос, каждая моя клеточка начинает по нему тосковать.
Сердце выпрыгивает из груди.
— Как ты? — спрашивает он. — Бет, не бросай трубку. Пожалуйста, давай поговорим.
— Я не хочу с тобой говорить.
Он молчит.
— Ты с ней?
Молчание явно становится виноватым.
— Ты знаешь, что ты нелюдок? — спрашивает выпитое мной вино.
Он вздыхает:
— Да, ты это много раз мне говорила.
— Нет, я много раз говорила тебе, что ты ублюдок, а сейчас говорю, что ты к тому же нелюдок.
Молчание.
Он, вероятно, звонит из кухни: где-то рядом шумит посудомоечная машина. Домашняя идиллия, покой и уют. Как в кино. А он говорит приглушенным голосом, словно не желая, чтобы его услышали.
— Отвали, Адам.
Я швыряю трубку. Смотрю на бутылку. Похоже, во мне просыпаются отцовские гены.
