Она хотела радикальным образом изменить систему. Конечно, не отреставрировать капитализм. Политическое вольнодумство на пятничных встречах у нее дома было поначалу достаточно осторожным. Но позднее, в более тесном кругу, во время разговоров, которые она называла «мозговыми атаками», наша дерзость поднималась до опасных отметок. Недовольство уродливой стагнацией, иначе говоря — той сыростью и затхлостью, которой веяло от советских институций, стало основным нашим мотивом. Тем не менее мы ошибались, когда убеждали друг друга в том, что капитализм уже не существует даже на Западе. Мы говорили о постиндустриальном и информационном обществе как о новой социальной формации. Людмила считала, что к этому новому обществу, сохраняющему все добродетели предшествующих ему образований, нас может повести великая сила. И эта великая сила — не СССР. И даже не США. А потенциальная творческая энергия, которая дремлет в бездействии в каждом из нас, то есть — в нации. Это была утопия.
Время зрелого и перезревшего социализма раскрывало гораздо больше эгоизма и алчности, чем возвышенных творческих сил «нового человека». В волков превращались те, кто, казалось бы, принадлежал к самым привилегированным сферам общества. Все это Людмила могла наблюдать на примере своего собственного окружения. И наконец, кто-то открыл ей на это глаза — но, как мне кажется, не ради добра, а для того, чтобы еще ближе подтолкнуть ее к пропасти.
Главным обвинением против Людмилы стало то, что она пытается оторвать Болгарию от социалистического сообщества.
В последние полтора года ее жизни мы встречались крайне редко, а если и виделись, то на официальных мероприятиях, где невозможно было говорить серьезно. А ведь именно тогда произошел перелом в ее душе. Мне мало о нем известно. Даже когда она пригласила меня сопровождать ее во время официального визита в Индию, я не понял, что это — ее прощальная встреча с мечтами.
Ее программа была ужасно напряженной: от недоступного города света Лакхнау до таинственного Ауровиля Шри Ауробиндо в мадрасских джунглях…
Молодой интеллигентный индус, который представился мне как доктор магии, попросил меня принять меры, потому что Людмила постоянно посещала храмы Кали, иначе говоря — святилища смерти. Это явно не предвещало ничего хорошего.
О, Кали! Ужасная Кали с высунутым кровавым языком, держащая в четырех руках меч, нож и две отрезанные человеческие головы. Кали, известная также под именем Каларатри, что значит — мрак времени… Мне она хорошо известна!
Но прежде чем я придумал, какие «меры» можно принять, у Людмилы случился тяжелый приступ. Было страшно наблюдать, как во время встречи с интеллектуалами Индии она вошла в транс. Говорила с пророческим пафосом, но ее слова становились все непонятнее. И было ясно, что она теряет сознание. Я впервые видел ее в таком состоянии. Вдруг она выкрикнула: «Любо, продолжай!» — и вышла. Ее изолировали в номере отеля «Ашока». Все делали вид, что ничего не заметили, но, разумеется, шушукались между собой. (Мне даже не хочется вспоминать, какие гадости были написаны потом об этом ее путешествии высочайшими ничтожествами.)
На обратном пути, когда мы летели специальным правительственным самолетом, Людмила сидела в одиночестве в переднем салоне. Иногда она вызывала туда некоторых лиц из своей свиты.
Когда пришла моя очередь, я был поражен грустью в ее глазах. Как будто они уже ей не принадлежали. И внезапно до меня донеслись ее слова:
— Любо, тебе будет трудно, очень трудно. Ты встретишься с ненавистью и подлостью близких людей. С предательствами, которые могут сломить любого. В самые трудные моменты просто начинай думать обо мне — и я тебе помогу. Если мой образ не всплывет в твоем сознании, представь себе огонь.
Потом она протянула мне белый платочек:
— Возьми на память. Он тоже тебе поможет. В нем завязан серебристый порошок. Аккуратно, не рассыпь…
Думаю, я достаточно точно воспроизвожу ее слова.
Слишком скоро пришлось мне произносить прощальное слово над ее могилой. Я перефразировал ее слова, чтобы они не относились только ко мне: «Думайте обо мне как об огне».
