— Просто представьте себя на его месте, представьте груз его ответственности, представьте, что вам приходится нажимать на курок, когда опасность угрожает кому-то из ваших близких, — посоветовала молодой женщине сестра Констанция.
— Я бы выстрелила. Но только это ошибочный путь, сестра. Ведь существует совершенно четкая заповедь, — негодующе заявила Эй Джей.
— Да, человек, который вооружается против ближнего и сознательно идет на истребление людей, подобен одержимому бесом. Он сам призывает свою судьбу, а вместе с ней и бесславный конец, — согласилась сестра Констанция.
— Я бы выстрелила, — глухо повторила Эй Джей, остекленело глядя в одну точку.
— Кто у вас погиб? — спросила ее проницательная монахиня.
— Мой супруг, — устало ответила Эй Джей.
— Как давно? — поинтересовалась монахиня, рассчитывая привести в чувство поникшую американку.
— Два года назад, — вяло добавила та.
— Как это произошло? — осторожно спросила сестра Констанция.
— Его застрелили, когда мы заехали в дежурный магазин. Молодчики решили ограбить кассу поздним вечером. Дэн понимал всю опасность ситуации и не стал бы оказывать сопротивление, хоть был далеко не труслив. Но у одного из грабителей, видно, не выдержали нервы, и он тупо пальнул в его сторону, удирая. Я видела, как Дэн падает на пол. Кровь хлестала из него. Он умер еще до прибытия «скорой помощи»… Но вы правы, сестра Констанция. Весь ужас в том, что, будь у меня в тот момент огнестрельное оружие, я, не раздумывая, застрелила бы того ублюдка, что посмел отнять жизнь моего супруга. Я сделала бы это, даже сознавая, что Дэна не вернешь. И это пугает меня, — искренне призналась Эй Джей.
— Мне очень жаль, моя дорогая. Искренне вам соболезную, — проговорила пожилая монахиня. — Но в вашем прошлом ключ к вашему будущему.
— Что вы хотите этим сказать? — удивилась Эй Джей.
— Я хочу сказать, что вы достоверно знаете великую цену жизни, равно как и то, сколь легко ее отнять или потерять. Вы также знаете о власти рокового мгновения, способного затмить сознание, помрачить рассудок, забыть все высшие побуждения, заглушить голос совести… Вы должны делать выводы, опираясь на собственный бесценный опыт. Но не запирайте при этом свое сердце, не то рискуете стать механическим существом, бездушной ханжой, черствой моралисткой, каких обычно ненавидят.
Эй Джей внимательно выслушала сестру Констанцию и разрыдалась.
— Простите… Простите меня, дитя мое, — жалостливо проговорила та, гладя ее по волосам. — Я не хотела вас расстраивать.
— Вы ни в чем не виноваты, сестра. Я полностью с вами согласна… Просто я очень не люблю плакать, — горько улыбнувшись сквозь слезы, призналась американка. — Вы совершенно правы. Эти два года я прожила словно в вакууме. Все, что я делала, — это заглушала ненависть к убившему моего супруга человеку. Я убеждала себя, что способна по-христиански простить его и жить для того, чтобы приносить людям пользу, продолжая дело мужа. А на поверку старалась подавить боль, обиду, гнев. Поэтому уехала из нашего городка туда, где все напоминало о его жизни, а не о смерти.
— Вы не смирились с тем, что мужа больше нет.
— Не думаю, что с этим можно смириться, — сухо заметила Эй Джей.
— Вы не верите в промысел Божий? — тихо спросила ее пожилая монахиня.
— Верю… Но…
— Но? — вопросительно произнесла та.
— …не безоговорочно, — откровенно призналась Эй Джей.
— Считайте, что ваша задача — это преодолеть, — уверенно проговорила сестра Констанция.
— Каким образом? — недоверчиво поинтересовалась американка.
— Продолжайте свой путь, в конце которого обязательно уверитесь, что все было не напрасно.
— Вы так говорите из-за убеждения, что мое место рядом с Майклом? — вздохнув, спросила Эй Джей.
— Я знаю, что, сколько бы вы ни сомневались, он не отпустит вас от себя, — хитро улыбнувшись, ответила монахиня.
— О чем это вы так увлеченно беседуете? — Майкл подошел к ним в эту самую минуту.
Он присел на корточки возле Эй Джей и нежно коснулся своими губами ее рта.
— Мы не смущаем вас, сестра Констанция? — спросил он пожилую женщину.
— Нисколько, — с благосклонной улыбкой ответила та.
