А тут… Какая подлость жизни кругом! Ну почему какаято провинциальная шлюшкапигалица вдруг посмела занять ее, Ирмы, место? Ее место в ведущем шоу страны, ее место на рекламных растяжках на главных проспектах столицы, ее место в постели самого классного и самого клевого и модного продюсера в Останкино, наконец!
Ведь еще полгода назад Дюрыгин намекал, дескать, ну почему ты, Ирмочка, не со мной, а с Игорем Массарским? Вот была бы со мной, какие бы мы с тобой проекты на телевидении вместе закатывали! А она — дура, думала, что эта беспечная жизнь с Игорем и оплаченными им продюсерами вроде Мотьки Зарайского будет продолжаться вечно.
И откуда только в ее дурьей головке такая уверенность взялась? Папа, латышский стрелок, что ли, вбил ей в голову эту дурь, что, если она родилась в семье столичного начальства, то по жизни дорожка стелиться будет мягким ковриком, без сучка без задоринки? А кстати говоря, ведь у папы, латышского стрелка, в его столе кроме пяти орденов Ленина в палехской шкатулочке, которыми тайком маленькая Ирма так любила играть, лежит еще и именной револьвер с золотой планочкой, на которой выгравировано: «Товарищу Вальберсу от Генерального секретаря Политбюро». Так не съездить ли в гости к папе? Не навестить ли его?
* * *
А Мотьку Зарайского прямо как подменили.
Раньше, бывало, Ирма относилась к нему несколько свысока, дескать, хоть по статусу продюсер и режиссер и выше ведущей телешоу, но все зависит от калибра этой ведущей… Она всегда считала, что в золотом эквиваленте она, Ирма Вальберс, на несколько сот кило чистого золота будет подороже, чем Мотька, хоть он и продюсер, хоть он и личный друг Миши, главного редактора…
Она так раньше всегда и строила с Мотькой свои отношения, мол, она главная драгоценность эфира, типа скрипки Страдивари, на которой ему, Мотьке, временно дали поиграть. К тому же Ирма всегда относилась к Зарайскому, как красивые и успешные и потому устроенные в личной жизни женщины относятся к мягкотелым бедолагам, у которых слюнки на красивое тело текут, но внутренней стальной воли недостает, чтобы тела этого добиться. Вот так она всегда к Мотьке Зарайскому и относилась, свысока и с нескрываемым ироническим высокомерием.
А теперь? А теперь чтото в Мотьке изменилось. Теперь он в ней, в Ирме, не ощущал былого ее перед ним превосходства. И даже, наоборот, стал ее както жалеючи поучать, вожусь с тобой только по старой дружбе, а то бы и не стал… Цени мою доброту!
Они сидели у Миши в переговорной комнате и обсуждали сценарий.
Но разговор скатывался с темы съемок на всякую ерунду. На личное, на какието сентенции, нравоучения…
– Массарскийто твой женится, слыхала? — кстати и некстати спросил Зарайский.
Кстати потому, что по сценарию они только что обсуждали, как будут снимать свадьбу Дюрыгина с Агашей. А некстати Мотя зацепил эту больную для Ирмы тему потому, как ведь знал, что ей обидно… Хотя, как ни странно, Ирма любила поковыряться в своих болячках. Так же как любила в детстве отрывать головы своим куклам.
– Массарский уже не мой, — отмахнулась Ирма, — и я ему не советчица, как и почем с ума сходить.
Я у него на отвальной холостяцкой вечеринке был — не без хвастовства заявил Зарайский, — деньжищ они там ухлопали, две останкинских башни новых на эти деньги построить можно.
– А чего радито все это? — сохраняя видимость безразличного спокойствия, поинтересовалась Ирма.
– Ну, так они теперь, Массарский с Махновским, дружки не разлей вода, — Мотя многозначительно улыбнулся, — а Махновский к «Алекс Групп», к капиталу Игорька, тюменских денег притянул, у них обоих расчет.
– Какой расчет, я не поняла? — удивилась Ирма.
– Чего ты не поняла? — Мотя в свою очередь удивился непонятливости своей визави. — Игорьто ведь женится на дочке Махновского.
– На дочке? На дочке Махно… Махновского? — Ирма едва не подавилась жевательной резиночкой, которую для показного спокойствия все перекатывала во рту с зубика на зубок.
– Ты что? Только сейчас родилась? — хмыкнул Зарайский. — Вся Москва знает, она одна только не знает.
Но эта новость действительно стала для Ирмы ошеломительной. Во как! Секрет Полишинеля… Она уже и не слушала, что там балабонил Мотя Зарайский, она полностью провалилась в горькие выводы, последовавшие за новым для нее открытием.
