Съезд рассыпался на множество потных совещаний, а комментаторы тем временем пытались решить, следует ли считать пятьдесят голосов «тенденцией» или просто «уклоном» в пользу Хартманна. У представителей кандидатов начинались судороги при одной мысли об ускользающих из их рук делегатах.
Хаос царил четыре часа. К тому моменту, когда Джим Райт перед самой полуночью со слипающимися глазами объявил третье голосование, три коммерческих канала не выдержали бездействия и перешли на свой обычный летний режим повторных показов и «Джонни Карсон шоу». Только Пи-би-эс освещали события для нескольких тысяч упертых политических наркоманов.
Хартманн набрал ровно тысячу восемьсот голосов. Тенденция стала вырисовываться. Шляпы и планеры взмыли к потолку. Джек схватил подставку и подкинул в воздух метров на тридцать, превратив в кувыркающийся звездно-полосатый знак триумфа, а потом потянулся и аккуратно ее поймал, не позволив, чтобы она кому-то вышибла мозги.
Празднование у Джека в номере длилось несколько часов. Он уже ковылял к кровати, когда сообразил, что ему следовало позвонить Бобби. Даже если бы ею оказалась та звездулька, двинутая на целлюлите, Джек, наверное, смог бы устроить ей достаточно полезной физической активности, которая бы подняла ей настроение.
22.00
…Торговый центр «Пичтри», весь в кафеле, экзотический такой… Они шли под руку. Сара выпила две рюмки вина. Она пила впервые за долгое время – больше чем за год. Она вообще никогда не пила много спиртного – за исключением нескольких недель после турне.
Рикки развлекал ее свежими анекдотами про кандидатов, объезжающих округа.
– Или вот еще: если Дукакис, Хартманн и брат Лео поплывут вместе по озеру Ланир, а у катера взорвется мотор и он потонет, то кто будет спасен?
– Страна, – ответила Сара. – В последний раз я его слышала про Рейгана, Картера и Андерсона. Но ты слишком молод и не помнишь.
– Нет ничего нового под луной, Рози. Но в восьмидесятом мой возраст уже был достаточным, чтобы голосовать… правда, только-только достаточным.
– Ты, наверное, считаешь меня развратной старухой: ты мне в сыновья годишься.
Она нахмурилась: это еще что такое? «Полегче», – приказала она себе.
Рикки похлопал ее по руке:
– Очень надеюсь, что это так, Рози.
И он тут же рассмеялся, показывая, что шутит. Тем не менее она невольно напряглась.
Тонкий ручеек звуков тек по коридору, слышный между взрывами их смеха.
– Что это за песня? – спросила она.
Он насмешливо выгнул бровь.
– Разве ты не знаешь? – Она знала, но просто чувствовала потребность что-нибудь сказать. – Это «Маки-Нож». В репертуаре всех певцов в дешевеньких барах Северного полушария. Видишь ли, тут сломался музыкальный центр, и они наняли белого парня, чтобы он расхаживал и свистел.
Она засмеялась и на секунду сжала его руку.
«Черт. Что я делаю?»
Она оглянулась, словно ища какой-то внешний источник своего поведения.
Какое-то движение сзади. Она облизнула внезапно пересохшие губы и заставила себя посмотреть в сторону, словно восхищаясь броскими нарядами на безголовых серебряно-черно-оливково-зеленых манекенах в витрине какого-то бутика.
– Кто-то идет за нами. Нет, не оглядывайся!
– Ты меня обижаешь, Рози. Я ведь репортер, ты не забыла? Я не спал на твоем семинаре!
Он глянул в сторону, а потом снова устремил взгляд вперед.
– Просто какой-то парнишка в кожаной куртке. – Его безупречно гладкий лоб нахмурился. – Похоже, у него горб. Невезучий сукин сын!
Она снова оглянулась.
– Ну-ка, прекрати, а то превратишься в соляной столб! Это ведь ты потребовала незаметности!
– Мне его вид не нравится, – сказала она. – Он… ощущается как-то не так.
– Инстинкты закаленного репортера. Очень сильно закаленного.
– Это ты смеешься над моим возрастом?
– Над тем, что ты выпила. – Он снова похлопал ее по руке. – Так держать. Типа напевать, когда тебе страшно. Не останавливайся. Держи голову выше. Не показывай ему, что боишься. Это включает всяческие первобытные нордические инстинкты.
Она сражалась с мышцами шеи, которые пытались повернуть ее голову в сторону кожаного паренька.
– Считаешь, он может оказаться помощничком Барнета?
