– Доктор, вам никто не говорил, что есть вещи, которых на улицах мы не делаем, потому что это тревожит детей и пугает лошадей?
Эти слова были полны шутливости, и приготовившийся к конфронтации Тахион расслабился:
– Преподобный, я нахожусь на Земле дольше, чем вы живете на свете, но, кажется, такого выражения не слышал.
Из окружения Барнета вышла какая-то женщина:
– Обычно это говорят по поводу секса, а уж о нем-то вы все знаете.
Длинные черные волосы, падающие ей на грудь, длинные темные ресницы, трепещущие у алебастровых щек… А под ресницами оказываются глаза – синие, как вечернее небо…
«Нет, карие!»
Реальность сдвинулась, словно кабинка фуникулера, сдернутого с рельса. Дыхание у Таха застряло где-то между диафрагмой и горлом. Он пошатнулся, пытаясь ухватиться за плечо Блеза, а Лео Барнет рванулся, чтобы подхватить его с другой стороны.
– Доктор, что с вами?
– Я увидел призрака, – хрипло пробормотал Тах.
Приступ дурноты прошел, и он посмотрел женщине в глаза.
– Руководитель моей избирательной кампании, Флер ван Ренссэйлер, – сказал Лео, бросая на женщину неуверенный взгляд.
– Знаю, – отозвался Тахион.
– А вы быстро соображаете, доктор.
Если ее первые слова были агрессивными, то теперь в каждом слоге слышался горький сарказм.
– У вас лицо вашей матери… – Пылающий в ее карих глазах гнев заставил его уточнить: – Но у нее глаза были синие.
– Какая у вас необычайная память!
– Я помню каждую черточку лица вашей матери.
– Меня это должно радовать?
– Надеюсь. Я невероятно рад вас видеть. Почти два года мы каждую неделю играли. – Он мягко засмеялся. – Я припоминаю, что вы ужасно любили те ужасные леденцы. У меня потом несколько дней карманы были липкие.
– Вы никогда не были у нас дома! Мой отец этого не допустил бы.
Тах почувствовал, как у него отвисла челюсть.
– Но я же мысленно управлял слугами! Вашей матери так отчаянно хотелось вас видеть…
– Моя мать была проклятой шлюхой. Она бросила мужа и детей ради вас.
– Нет, это неправда. Ваш отец выгнал ее из дома.
– Потому что она прелюбодействовала с вами!
Флер вскинула руку – и от ее пощечины у него мотнулась голова. Он осторожно прикоснулся к пылающей щеке и двинулся было к ней:
– Нет…
Барнет положил руку Тахиону на плечо.
– Доктор, этот разговор явно неприятен и для вас, и для мисс ван Ренссэйлер. Думаю, нам лучше разойтись.
Проповедник протянул руку Флер. Ее губы словно обвисли и как-то потяжелели. Ее окружал ореол сексуальности. Барнет усадил ее в такси, словно спеша от нее избавиться.
– Возможно, у нас еще будет возможность поговорить, доктор. Признаюсь, что мне очень любопытно было бы узнать о верованиях вашего мира. – Лео приостановился, держась за дверцу такси. – Вы христианин, доктор?
– Нет.
– Нам стоит поговорить.
Вся свита унеслась. Тах тупо смотрел вслед такси, в котором уехала Флер.
– Идеала ради объясни, что это было такое?
Такисианское выражение, произнесенное Блезом по-английски со свойственным ему сильным акцентом, еще больше усилило растерянность Тахиона.
Тах прижал к губам сложенные лодочкой пальцы обеих рук.
– Ох, предки! – Он крепко обхватил Блеза за плечи. – Тысяча девятьсот сорок седьмой.
– Да неужели? И что это, блин, значит?
– Следи за словами!
Они двинулись к отелю, и Блез спросил:
– К’иджпапа (k’ijdad), кто эта старая фемина?
– Она не старая… Чуть старше, чем была ее мать, когда я ее потерял. И перестань использовать французский и такисианский в одной и той же фразе. Это меня бесит.
– Рассказывай! – потребовал парнишка.
Тахион быстро посмотрел на лифты – а потом в сторону бара.
– Мне надо выпить.
Пианист барабанил игривый вариант «Дым застилает глаза».
– Бренди! – бросил на ходу официантке инопланетянин.
– Пива. – Под суровым взглядом деда подросток скис. – Колы, – поправился он уныло.
Они сидели молча, пока им не принесли заказ. Тахион отхлебнул большой глоток.
– Это случилось через несколько месяцев после начала эпидемии. Блайз заразилась дикой картой и попала в больницу, где я работал. Более прекрасной женщины я в жизни не видел. По-моему, я полюбил ее с первого взгляда. – Блез картинно закатил глаза. – Это правда! – упрямо сказал Тахион.
