Мы шли на веслах, держась поближе к берегу; я ощущал под ногами качающуюся палубу и все нарастающий панический страх. Я ровным счетом ничего не знал о морских течениях и силе приливов и отливов, я не умел определять погоду по облакам, как Дионисий, и ветер уже не повиновался мне. Я вновь стал лишь прахом земным и бренной плотью. И мне не верилось, что когда-то я был благословлен молнией. Все, что происходило теперь вокруг, было лишь игрой слепого случая. Меня вовсе не радовала мысль об Арсиное, которая находилась в безопасности в каюте под палубой — я думал о том, сколько треволнений сулит совместная жизнь с ней.
Я подошел к ограждению, перегнулся через него, и меня немедленно вырвало. Вероятно, от страха. Я сразу почувствовал облегчение.
Думается, что недолгое плавание наших кораблей под командованием Дионисия той весенней ночью было более убедительным доказательством его знания морского дела, чем все, что он проделал осенью, спасая наши три корабля от бурь, хотя тогда я этого не понимал. На рассвете все три наши судна вошли в залив, и тут же взвыли финикийские рога, зазвенели бронзовые гонги. Карфагенские часовые всю ночь не смыкали глаз, и как же они были поражены, когда мы внезапно появились перед ними. Опытные моряки, карфагеняне успели-таки спустить свои суда на воду и поднять по тревоге людей, прежде чем мы приблизились к ним. При виде нашей триремы с двумя пятидесятивесельниками по бокам они охотно обратились бы в бегство, ибо их суда были куда меньше и легче наших, но растерявшиеся командиры велели принимать бой.
Дионисий криками и пинками подбадривал фокейцев. Его обычное везение на сей раз проявилось в том, что наш корабль, тенью следовавший за одним из финикийских судов, заставил его налететь на прибрежные скалы. Вражеский корабль треснул, как ореховая скорлупа, а мы успели вовремя остановиться и даже не сели на мель. Со всех сторон мы слышали предсмертные вопли. Карфагенские гоплиты свалились в воду, а гребцы по собственной воле бросились вслед за ними, надеясь найти спасение на суше. На разбитом судне остались лишь двое лучников. Они было решили защищаться, но одного пригвоздил своим копьем к палубе Дориэй, второго же выкинули за борт веслами наши гребцы.
Поняв, что они обречены, карфагеняне со второго корабля вернулись на берег и укрылись в прибрежных зарослях. К ним присоединились оставшиеся в живых финикийцы, и вскоре из леса засвистели стрелы. Мы с трудом защищались от них, прикрываясь щитами. Стрелы, которые попали в отверстия для весел, ранили двух гребцов, так что у Микона появились подопечные. Дождь стрел был такой сильный, что Дионисий приказал выйти в открытое море:
— У финикийцев так издревле повелось, что на судне больше луков, чем мечей. Впрочем, они далеко не трусы, вы же знаете… Смотрите в оба, как бы нам не разбиться о прибрежные скалы.
Тем временем карфагеняне принялись извлекать из воды раненых, подбадривая себя криками, грозя в нашу сторону кулаками и ругаясь на разных языках — даже и на греческом. Большинство из них были рыжими, но некоторые были черноволосыми и безбородыми. Рассерженный Дориэй загремел мечом о щит и предложил:
— Давайте сойдем на берег и перебьем всех, кто остался в живых. Мне надоело терпеть оскорбления; в конце концов, кто тут победитель?!
Дионисий задумчиво посмотрел на него и изрек:
— Как только мы покинем корабль, финикийцы заманят нас в лес и перестреляют, а бегают они куда быстрее нашего. То судно, которое мы потопили, уже ни на что не пригодно, а вот второе надо бы поджечь, хотя дым и может привлечь врагов. Я совершенно не желаю, чтобы за нами неотступно следовал их корабль.
Дориэй заметил:
— Поджигать корабли — не менее почетная работа для воина, чем убивать врагов. Разреши мне высадиться на берег и приумножить свою славу. Я отвлеку карфагенян, а наши люди тем временем подпалят корабль.
Дионисий очень удивился, однако спорить с Дориэем не стал:
— Ты сказал то, о чем я лишь успел подумать. Я и сам хотел попросить тебя об этой услуге, но опасался, что она слишком мелка для великого воина по имени Дориэй. Ведь у тебя самый широкий щит, самые крепкие доспехи и самое смелое сердце.
