— Микон, проснись, — попросил я его. — Проснись и посмотри, как мы отплатили благороднейшей из женщин Гимеры за ее гостеприимство. Это заколдованный дом, и волшебство привело нас сюда и помогло открыть окованную железом дверь с помощью голубиного перышка.
Я тряс Микона, пока тот не проснулся и не схватился за голову. Я нашел бронзовое зеркало, на обратной стороне которого была выгравирована сцена возвращения Одиссея, бросил взгляд на свое отражение, охнул и подал зеркало Микону. Он внимательно посмотрел на себя и спросил хриплым голосом:
— Кто этот отвратительный опухший бродяга, который нагло уставился на меня?
Затем Микон тяжело вздохнул и испуганно воскликнул:
— Турмс, друг мой, мы оба погубили себя, мы навлекли на себя проклятие. Я помню, что разговаривал с тобой до поздней ночи и, хотя ты меня об этом и не просил, открыл тебе все тайны посвященных. Я помню, как ты запрещал мне говорить, но я вцепился в твою руку и вынудил тебя выслушать мою болтовню.
— Не волнуйся, — успокоил я его. — Я не думаю, что ты совершил какое-то преступление, поскольку, несмотря на то, что мне очень хочется, я не могу вспомнить ни единого слова из твоего рассказа. Но если так отвратительно наше пробуждение, то каково же сейчас приходится нашему другу Дориэю?! Я опасаюсь, что он навлек несмываемый позор не только на нашу хозяйку Танаквиль и на себя самого, но и на всех нас троих и даже на Дионисия из Фокеи, который поклялся тирану Гимеры, что мы будем вести себя достойно.
— А где же он? — спросил Микон, глядя по сторонам налитыми кровью глазами.
— Не знаю, — ответил я, — и не хочу знать, и уж точно не пойду во внутренние покои, чтобы отыскать его. Я очень боюсь того, что могу там увидеть. Самое лучшее, что мы можем сейчас сделать, Микон, — это потихоньку уйти отсюда. Дориэй только обрадуется. Не думаю, что сегодня он расположен беседовать с нами.
И мы осторожно покинули дом, едва не споткнувшись на пороге о пьяного в стельку караульного. Солнце уже взошло и щедро посылало Гимере свои золотые лучи, осенний воздух был свежим и бодрящим, вот только очень раздражали орущие повсюду петухи. Мы умылись и выкупались в теплом бассейне, а в передней рядом с оружием нашли свою одежду — выстиранную и аккуратно сложенную. Одевшись, мы посоветовались и еще раз вернулись в зал для пиршеств, чтобы допить вино, которое осталось в кратере. Затем мы шагнули за ворота и пошли по городу. Жители Гимеры возводили огонь в своих очагах. По дороге мы встретили множество наших моряков; все они стонали и держались за головы. За городскими воротами нас было уже около сотни, и один чувствовал себя хуже другого.
Дионисий хлопотал возле кораблей, возясь с вьючными ослами и волами. Он ужасно ругался и громко проклинал нас, потому что Кринипп угостил его и рулевого только гороховым супом и чистой питьевой водой. Время от времени в его животе слышалось глухое урчание, и он принимался кричать еще яростнее. Начал он с того, что отхлестал многих веревками, а затем заставил моряков наполнять мешки, пустые баночки и ящики трофеями, которые были на наших кораблях. Мы с Миконом из самоуничижения тоже приняли участие в этой работе, хотя могли просто посидеть на солнышке.
Труднее всего пришлось с самым большим кораблем. Под тяжестью груза он так глубоко ушел в ил, что нам не удалось вытащить его на сушу, хотя мы и пользовались всяческими хитроумными приспособлениями и воловьими упряжками. Люди Криниппа установили блок из очень прочного дерева, чтобы извлечь корабль из вязкой почвы, но наши трофеи были настолько тяжелы, что им это тоже не удалось. Единственное, что оставалось — это облегчить корабль, послав на него ныряльщиков, которые достали бы часть груза. Гимерийские ныряльщики, ловцы кораллов, предложили свои услуги для этой опасной работы, но Дионисий не хотел никому показывать наше богатство. Он заявил, что будет неплохо, если его пьяницы и развратники остудят немного свои головы в холодном море.
И вот, когда мы пересчитывали добычу, помещавшуюся на обоих пятидесятивесельных кораблях, и упаковывали ее в мешки и ящики, наши лодки бросили якоря у палубных люков затонувшего судна. Затем на канатах со свинцовыми грузилами внутрь корабля опустили большие корзины, и наши лучшие ныряльщики принялись нырять и наполнять эти корзины в темноте затопленных корабельных помещений. Когда им уже не хватало дыхания, они поднимались на поверхность, посиневшие от холода и страха, и отдыхали некоторое время на лодках. Однако Дионисий не позволял им рассиживаться и ударами веревки с узлами вновь гнал в пучину. Многие из этих несчастных вслух проклинали свое умение нырять, которое приобрели еще мальчишками в родной Ионии.
