— Я давно уже усвоил одну горькую истину. Сердце человека чаще всего находится там же, где хранятся его сокровища. Впрочем, я никогда не был обыкновенным человеком, ибо происхожу от богов, так что ко мне это никак не относится. Мое сердце там, где мой меч. Мне совершенно не нужны твои сокровища, Дионисий, но ты все же должен признать, что они покоились бы сейчас вместе с твоим кораблем на морском дне, если бы я не спас всех вас, заключив союз с богиней моря Фетидой.
Дионисий немедля возмутился:
— Я уже достаточно наслушался и о Фетиде, и о твоих странствиях по морскому дну во время месячного заточения в канатном ящике. И я вовсе не собираюсь мириться с тем, что ты распоряжаешься нашими сокровищами, как своими собственными.
Дориэй не рассердился, а лишь мягко улыбнулся и сказал:
— Завтра утром мы двинемся на Сегесту, и я надеюсь, что переход этот не будет трудным. Разве плохо взбодриться после столь длительного морского путешествия? Ценности мы заберем с собой, потому что на корабле их оставлять нельзя: в порт всегда могут зайти карфагенские суда. Я не сомневаюсь, что мы найдем здесь ослов, мулов и лошадей, чтобы перевезти наши сокровища. Я уже отдал соответствующий приказ, причем особо отметил, что владельцы животных должны будут отправиться с нами и ухаживать за своей скотиной, ибо моряки ее опасаются.
Дионисий пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство, но потом неохотно признал правоту Дориэя. Трирема требовала починки, а для этого ее пришлось вытащить на берег и много недель заниматься только ею. Все это время мы были бы беспомощны против воинов с карфагенских судов, которые могли вот-вот появиться у Панорма. Так что нам и впрямь следовало уйти подальше от побережья, прихватив с собой сокровища (фокейцы будут лучше сражаться, если осознают, что именно они защищают). Дионисий пожевал губами и сказал:
— Пусть будет так, как ты хочешь. Завтра утром мы двинемся на Сегесту, забрав сокровища с собой. Где они — там мое сердце, ты это верно подметил. Но вот как быть с триремой, которую я люблю, как собственное дитя? Неужто придется бросить ее тут, в Панорме, одну и без всякой защиты?
Дориэй не полез в карман за словом:
— Я думаю, детей своих ты бросал едва ли не в каждом порту, где побывал. Давай-ка лучше сожжем нашу трирему, а заодно и все остальные суда в порту, чтобы не поддаться искушению вернуться обратно.
Услышав такое, Дионисий изменился в лице и чуть не кинулся на спартанца с кулаками. Я поспешил вмешаться:
— А не лучше ли будет вытащить трирему на берег и приказать Совету Панорма проследить за ее починкой? Серебряная голова Горгоны наверняка убережет ее от любых напастей. Если же в порт войдут военные финикийские корабли, то старейшины объявят, что трирема принадлежит новому царю Сегесты. Карфагенские морские военачальники не станут по собственному почину вмешиваться во внутренние дела Панорма и Эрикса, а сначала отправятся в Карфаген — посоветоваться. Таким образом мы выиграем время и сохраним наш корабль.
Дориэй почесал затылок и сказал:
— Пусть Дионисий занимается всем тем, что касается моря. Если он согласится с твоим предложением, Турмс, то я не буду больше настаивать. Может, ты и прав: глупо жечь дорогие суда, которые потом все равно придется строить заново. Да и мне непременно понадобятся корабли для охраны морских путей.
И Дориэй приказал членам городского Совета присмотреть за нашей триремой и объявил, что вскоре вернется в Панорм как новый царь Сегесты, чтобы воздать каждому по заслугам. Было уже темно, полная луна светила на небе, а фокейцы, громко распевая песни, бродили по улицам города, то и дело пересчитывая друг друга.
