— Правильно говорит старик!
Красноармейская форма и то, что Усманов говорил по-узбекски, привлекли к нему внимание толпы. Дервиш принялся выкрикивать стихи корана, призывающие к борьбе с кафирами — «неверными». А Усманов в тон ему стал перечислять преступления царской администрации в Средней Азии. А когда Усманов произнес имя царского генерала Абрамова, подавившего восстание в Китабе, дервиш, умолк, недоверчиво и враждебно поглядывая на бойца. Усманов же, воспользовавшись наступившей тишиной, сказал:
— Все правильно говорил старик. Поэтому великий пророк Ленин сказал: долой белого царя, пусть сами дехкане управляют своей страной. Но у белого царя есть друг — эмир Бухары. Он не хочет, чтобы дехкане управляли страной, не хочет, чтобы они забрали у баев землю и воду. Кизыл-аскеры пришли в Китаб помочь бухарцам прогнать эмира, как прогнали русские дехкане своего царя.
Возбужденная толпа застыла в напряженном молчании. Кто-то схватил Усманова за плечо и крикнул:
— Не слушайте его, правоверные, он кафир! Но никто не обратил на этот выкрик внимания.
Усманов почувствовал, что его прием удался, и, спокойно кинув в рот щепотку наса[4], стал рассказывать о революции в России, о том, что дехканам надо немедленно поделить бекскую землю, создать в кишлаках Советы и начать новую жизнь.
Примерно так же действовали и другие политбойцы. Но утверждать, что в этот день нам удалось привлечь на свою сторону всех, кто был на базаре, — значит говорить неправду. Так или иначе, работа наших политбойцов не прошла бесследно. Дехкане поняли, что ненавистной народу колониальной политике царизма уже нет возврата, что части Красной Армии пришли в Китаб с единственной целью помочь дехканам освободиться от гнета ишанов и беков.
Мы и впредь часто использовали базары для массовой работы среди населения. Все, что дехкане слышали на базаре, становилось известно в кишлаках тысячам людей.
В день вступления наших частей в Китаб мне довелось быть свидетелем того, как разбуженное самосознание народа проявлялось в действии.
Китабский и шахрисябзский беки бежали столь поспешно, что не успели захватить с собой свои гаремы. И произошел такой любопытный случай. Проезжая по окраине Китаба, мы увидели у арыка, в тени карагачей, группу женщин. При нашем приближении женщины поспешно закрыли лица чадрой. По парандже, шелковым шальварам и дорогой обуви я понял, что эти женщины принадлежат к богатому сословию. Спрашиваю по-узбекски:
— Кто такие?
Молчат. Повторяю вопрос. Наконец одна из женщин заговорила. Оказалось, что это жены бека. Они решили вернуться к родителям. Красноармейцы оживились, стали задавать женщинам вопросы. Я выступал в роли переводчика. Женщина, заговорившая первой, спросила:
— Правда, что русские будут снимать с нас паранджу?
Я сказал, что насильно никто паранджу снимать не будет. Но хорошего мало носить на лице сетку, под которой можно задохнуться.
— Ведь вы не прокаженные, — сказал я. — Зачем же вам прятать лицо?
Женщины засмеялись.
Та, с которой я разговаривал, слегка приподняла край чадры. Один из красноармейцев вслух заметил:
— Красивая, дьявол!
Я перевел его слова, и женщина не осталась равнодушной к комплименту.
Меня стали спрашивать, кто я такой, откуда знаю узбекский и правда ли, что русские женщины сами выбирают мужей.
Эти вопросы заинтересовали всех женщин. Но вдруг заговорила женщина, одетая наряднее других. Она начала стыдить остальных. Я понял, что это старшая жена. Между женами вспыхнула перебранка.
— Если жены беков стали заниматься политикой — эмиру труба, — сказал мой коновод.
Оказалось, что бекских жен просвещал поливальщик бекского сада. Он заинтересовал меня, и я решил разыскать его. У входа в сад мы увидели толпу дехкан, среди которых выделялся молодой красивый узбек.
— Не дам воды, пока сад не полью! — кричал он.
— Бекский пес, открывай воду! — неслось со всех сторон.
— Я не пес, — отвечал парень. — Бека нет — сад остался. Зачем саду пропадать?
Мы приблизились к толпе, и дехкане окружили нас. Размахивая кетменями[5], они стали дружно жаловаться на поливальщика, который не давал им воды. Сквозь толпу ко мне пробился молодой узбек.
