Эстафетный бег являет взорам
зрелище, которому найти
невозможно равного; с которым,
муза, не тебе ли по пути?
Муза, ты бродячему сюжету
передачи факела верна.
Если ты о жизни скажешь свету –
об огне ты говорить должна.
Наши там отмечены стоянки,
Точные намечены места.
Под пятой – зеленые полянки,
над челом – святая пустота,
На местах законно неизменных,
на песках дорожки круговой,
бегуны команд четверочленных
думают о славе групповой.
И когда по звуку пистолета
выпущена первая стрела –
в кулаке зажата эстафета,
плотный пламень, дружные дела.
Впереди же, руку приготовя,
поджидает вполуоборот
переемщик, полный свежей крови,
взгляд назад, а тело наперед.
У того, который в беге ныне,
гром в висках; в мутящемся мозгу
мысль одна, оазисом в пустыне:
я дойду, сойти я не могу.
Он бежит, совсем уже кончаясь,
припадая к матери сырой;
и молчит, почти совсем отчаясь,
зрителей сочувствующий рой.
Нет: другой, сосредоточь вниманье,
твердый светоч ловко получи,
таинство сверши перениманья…
Замолчи, о муза, замолчи!
Из груди до горла – сердце наше
радости решительным броском,
слез неупиваемая чаша –
из груди до горла, быстрый ком.
На траву он валится, распятьем
руки он раскидывает: в гроб
он стремится к теплому разъятью
земляных и гнилостных утроб.
Все мы гости праздника земного,
в землю мы воротимся домой.
Торжеству квадратная основа –
я, мой сын, мой внук и правнук мой.
Я хочу тебя увидеть, правнук,
не хочу я скоро умереть,
мне бы жить примерно, жить исправно,
чтобы очень медленно стареть.
Век хочу исполнить Тицианов,
девяносто девять здешних лет;
если ж надо мне покинуть рано
этот глупый но приятный свет
не прошу я горя после жизни,
умоляю: траур упраздни;
легким смехом на обильной тризне,
шумом театральным помяни.
И когда я буду за барьером,
честь воздайте мне ядром, шестом,
и копьем, и диском, и барьером
даже в поколении шестом.
Я тебя люблю, благое лето;
хорошо, что не умрешь со мной.
Я сойду, отдавши эстафету
новым слугам прелести земной.
