для разговора моего с луной.
Что я давно работаю душою,
тебе, луна, должно быть все равно.
Но я — поверь — белесое, большое
лицо твое отметила давно.
Ты странствуешь от века и до века,
влача с собой и опыт и тоску,
с обличьем мыслящего человека,
скитавшегося на своем веку.
Луна — ночного человека
притягивая как магнит —
напутствует его от века,
с самозабвением роднит…
Я с прилежаньем богослова
пишу о ней на склоне дня.
Она не говорит ни слова,
а только смотрит на меня.
Но это опытное око
мою потерянную плоть
пронизывает так глубоко,
как будто к ней подходит вплоть.
И долго (с раздвоеньем в зреньи)
как опьяненный беленой,
я двигаюсь в самозабвеньи,
руководимая луной.
Ты смотришь за движением моим,
за поведеньем внутренним и внешним,
душа моя. Ты сумрачна как дым.
Но стражем будучи уже нездешним,
ты мучаешь меня, смотритель мой!
Прошу тебя — оставь меня в покое:
весной я разгораюсь, а зимой
приму тебя в нетопленом покое…
Я находилась много лет в плену.
Но вышедши нечаянно на волю,
чтоб видеть вместе солнце и луну,
я сразу по всему гуляю полю.
Пронзает солнце кожу бледных век.
Весь звездный свод сияет надо мною…
Луна же не луна, а человек,
в ком вижу нечто общее с луною.
Взгляните на луну, на луг и на
мерцанье рек и светлых насекомых…
А в тех местах, где сказано «луна» —
читайте (имя рек) один знакомый.
Наступает лето бабы —
осень ранняя… Одна
(наступая на ухабы
неба) шествует луна —
с бледным ликом человечьим,
коему противна тьма,
наделенная увечьем,
коим стражду я сама.
Я давно ли не хотела
странные сказать слова:
друг мой, у тебя нет тела,
есть — одна лишь голова.
Поражая худобою —
не за стрелкой часовой,
двигаюсь я за тобою,
странницею неживой.
Не имея к делу дела,
не жалая ничего,
в виде головы без тела,
отделившись от него —
может быть и ты, слепая
(так же страстно, как и я)
ищешь — к праху прилипая —
воплощенья бытия?
Взгляните на луну средь ночи:
идя дорогой круговою,
она объятий знать не хочет —
она живет лишь головою.
Без ног, без рук она, но все же
с серебряными рукавами…
И кажется, на Вас похоже
лицо, что движется над Вами.
Поверьте, на земле есть люди
со знаком лунного влиянья,
мечтающие здесь о чуде
потустороннего слиянья.
Ступая на карниз кирпичный,
они на помощь призывают
луну… За это их обычно
лунатиками называют.
Душа их, добрая и злая,
взирает сверху вниз — бесстрастно.
К несчастию, из их числа я
и потому — мечте подвластна:
так, будучи (подобно птице)
на грани пустоты и зданья —
я, в то же время, на границе
увы, любовного признанья.
Влекома полною луною,
встает душа моя в ночи.
Разбуженная тишиною,
сестра, в испуге не кричи!
Стоит на склоне крыш лунатик,
не опасаясь ничего.
Не окликай же, Бога ради,
обычным именем его.
Стоит он на последней грани
строения и пустоты.
Куда он простирает длани?
Зачем его тревожишь ты?
Не трогай лунного провидца:
он двигается неспеша,
он знает где остановиться,
куда его ведет душа…
…………………………………..
В русалочьей ночной сорочке,
гремя железом листовым,
я дохожу уже до точки,
где зданье переходит в дым.
Когда безглазая, босая,
стою я зданья на краю,
лишь голова луны спасает
от сокрушенья плоть мою.
Но — связанная со зданьем,
не с плотной почвой полевой,
а с этим призрачным созданьем,
снабженным только головой —
я все же чувствую истому
(молчи, перо мое, молчи!)…
Как руки, ко всему земному
от головы идут лучи…
………………………………….
Лучи большой луны сквозь стекла
струятся на мою кровать.
Я от бессонницы поблекла.
Как мне болезнь мою назвать?
Бывает странное страданье,
потусторонняя напасть.
Когда она, как дождь на зданье,
на сердце вздумает напасть —
она, как он, неумолима:
склоняется пред ней и врач,
и даже стойкость пилигрима
нередко переходит в плач.
Не одарил меня наследством
отец, но будучи врачом,
дал мне действительное средство
быть той болезни палачом.
Луну — услужливое слово —
во всех склоняю падежах,
о главном не сказав ни слова,
но возле главного кружа.
Лечение первостепенно:
пока я о луне пою,
я вырезаю постепенно,
как опухоль всю боль мою.
Молчала я, тоской пугая
саму себя (как птицу мгла).
Но ты, подруга дорогая,
мне высказаться помогла!
За то, что не смыкая вежды,
с тобою всласть я говорю —
за невозможность, за надежды —
