Скучает осень, влагой к нам стекая,
и думаю, на осень глядя, я:
душа усталых как бы мастерская,
в которой память — первая швея…
По садику, с оборчатым нарядом,
с зонтом, гуляла бабушка моя.
Уже тогда, шипя греховным ядом,
к ней райская приблизилась змея.
Гудели лесопильные заводы,
не заглушая пенья той змеи,
но не хватало бабушке свободы,
чтоб выявить возможности свои.
Не знаю я ни страсти душ ушедших,
ни бабушкиной фабрики лесной,
но желтое жилище сумасшедших
о ней напоминает мне весной.
Шипением и тусклым блеском ока
томительно судьбу мою двоя,
свернулась в существе моем глубоко
от бабушки приползшая змея.
Пусть плакать не умею я глазами,
пускай люблю любовью неживой,
но голос мой, исполненный слезами,
поет над ядовитой головой.
Любовь, земным рожденная началом,
скрывает свой неукротимый рост:
конец любви сливается с началом —
свой собственный змея кусает хвост.
