— Да, да! Надо же — отпрыск столь древнего рода и такой негодяй!
— Говорят, вся их семья такова.
— Но какое богатство!
— Говорят, с помощью этого богатства его величество решил поправить финансовые дела маркиза де Коллена, своего любимца…
— Скажите лучше — своего собутыльника!
— Фи, как грубо!.. И каким же образом король хочет обогатить маркиза?
— Наследницей рода д'Отевилль остается юная Софи…
— Эта зазнайка? Она ни разу не соизволила появиться в обществе, а ведь она не лишена талантов. Но она слишком чопорна, бедняжка.
— Да, здесь не место ортодоксам. Свобода мысли — главное. Возьмите хоть Черную Даму…
— Но она же… Ее воззрения — ересь!
— Возможно, это лишь аллегории. Ведь и о Господе нашем Иисусе она говорит с почтением.
— А как поет!
— Да, да! Она будет сегодня?
— Она будет петь?
— Говорят, она простужена.
— Нет, это ее чужеземные курения.
— Но она утверждает, что они служат для успокоения…
— Да, поэтическая душа всегда ранима, а Черная Дама скорбит о горестях многих…
— Я посвятил ей сонет… О, решусь ли прочесть?!
— Она скоро придет.
— Надеюсь, она будет петь.
— О, эти песни!.. Откуда они?
— Эта смелость духа! Этот полет мысли!
— Воистину, душа ее крылата!..
Между тем, само собрание напоминало большое дерево, усиженное птичками в ярком оперении, которые напевали, ворковали, чирикали, слыша только себя.
Прибывающие подходили выразить свое почтение хозяйке, поцеловать ее прелестную ручку, удостоиться радушной фразы или хотя бы приветливого взора живых голубых глаз.
— Здравствуйте, Илэн! Я бесконечно рада видеть вас в своем салоне.
— Здравствуйте, мадам…
— О, зовите меня просто Роксаной. А вы желаете избрать себе имя?
Илэн была прекрасно осведомлена об этом обычае салона госпожи Роксаны, и имя уже было заготовлено — Ириана. Под этим именем она и была представлена тем, кто еще не был знаком с ней.
Тем временем гости салона слегка притихли. Один из менестрелей, по салонному имени — Никомед, взял в руки украшенную лиловыми лентами лютню, поклонился Роксане и запел:
Черной гитары коснутся белые струны,
А менестрель — как свечка тонкий и юный,
Только зачем-то прятал седую прядь,
Словно те, кто любили, могли не знать…
Холод и голод отстанут, устав, в дороге,
Но никуда не сбежать от своей тревоги.
В мире так много лжи и засохшей крови!
Разве они лежали в его основе?
Будет за песни казнен певец на рассвете…
Странным обломком гитары играют дети.
Шепот: "Ты должен уйти, ты нужен живой!
Знаешь, бери гитару мою с собой!"
А через год все снова, хоть плачь, хоть смейся.
В грубых руках умрет струна, как ты не бейся.
"Я им не дам убить — ты тоже из нас.
Струны возьми в подарок, и в добрый час!"
Черной была гитара, а струны белы.
Господи, как же пел он, безумец смелый!
Струны — подарок Света, гитара — Ночи,
Длинны дороги, а жизнь на аккорд короче…
Век менестреля обрежут мечи и злоба.
Друг менестреля напрасно глядит с порога.
Море — его могилу — оплачут птицы,
Песни его навеки уйдут в страницы…
Кто-то с усмешкой: "Ну что, доигрался, видно?"
Кто-то глаза опустит, как будто стыдно.
В мире так много лжи и крови кошмара…
Только созвездьем в небе — его Гитара…
Черной гитары коснулись белые струны…
Песни о несчастной менестрельской доле здесь пользовались популярностью. Певцу одобрительно похлопали, раздавались даже возгласы: "Прелестно! Браво!".
И тут шелест похвал прервал низкий женский голос, произнесший с ноткой усталого терпения:
— Ах, молодой человек, мне бы ваши заботы!
Голос принадлежал одетой в черный шелк молодой рыжеволосой женщине, которая в небрежной позе сидела на кушетке с длинным дымящимся мундштуком в руке. Рядом с ней стояла странная на вид плоская чернолаковая лютня с шестью серебряными струнами, на романский манер именуемая гитарой. Это и была упоминавшаяся выше Черная Дама, Эллен Ле Нуар. Никто не заметил, как она появилась. Но когда заметили — тут же вокруг собралось десятка полтора одетых в черное юношей и девиц, следовавших за ней подобно свите. Среди них были такие юные дарования, как Виолина, Эвизель, Атенаис, Геллан и Флоридор. Последний красовался в новеньком, с иголочки, черном костюме. Изящный бархатный колет был вышит золотом. Взор дамы Ле Нуар вдруг остановился на юноше, и она сухо сказала:
