Так что Эллен быстренько собрала сумку, упаковала в черный чехол гитару, позвонила матери и отправилась. Снова — путь по сверкающим шумным улицам, среди духоты и запаха бензина и асфальта, толкотня в метро и пригородных кассах. В электричке народу было не так уж много, и Эллен уселась у открытого окна и задумалась.
Был уже вечер, и солнце садилось за березовой рощей, когда Эллен спустилась с платформы и вышла на тропку, что вела к дачному поселку. Идти было больше получаса, но зато в конце дороги ее ждала теплая компания, чашечка крепкого кофе — Мика замечательно варила кофе — и приятный вечер.
Однако дорожка все не кончалась, и Эллен вдруг поняла, что кругом совершенно незнакомая местность. Откуда-то взялись валуны, дорожка вилась уже не просто между деревьев, а среди холмов, высоких, угрюмых и мрачных. Эллен повернула назад, но только заблудилась еще пуще. Она почти запаниковала. Села на замшелый валун, добыла из сумочки длинные ментоловые сигареты и зажигалку и закурила. Сизый дымок таял в синеватом вечернем воздухе. Эллен стряхнула пепел и сказала сама себе:
— Ничего так — съездила на дачу. Тут тебе и кофе, тут тебе и коньяк.
Покурив и успокоившись, Эллен решила все же идти вперед куда-нибудь да выйдет. И точно — через некоторое время тропа сделала поворот и пересеклась с мощеной неширокой дорогой. И тут — Эллен не успела и ахнуть — навстречу ей поднялся с валуна человек в черном плаще. Бледное лицо словно бы светилось в обрамлении черных как ночь кудрей. Он поклонился, прижав руку к сердцу, и сказал:
— Приветствую тебя на дороге, благородная госпожа моя. Повелитель ждет тебя.
— Повелитель? — выговорила Эллен. — Какой повелитель?
— Властелин Черного Замка, Князь Тьмы, — благоговейно ответил тот.
Разом решившись, Эллен пошла с ним. И точно, вскоре дорога вывела их к замку на холме.
Замок возносился в темнеющее вечернее небо, будто взлетал. Темный камень стен был гладок, словно время совсем не касалось его. Дорога вела наверх, к воротам, через выгнутый мост над глубоким рвом с черной водой. Эллен шла, не смея произнести ни слова, не смея высказать своей догадки.
И вот она стояла в темном зале, своды которого, казалось выходили в открытое небо, и холодный свет белых свечей в тяжелых шандалах отражался в зеркале, выточенном из огромного кристалла черного хрусталя. И была тишина — такая, что, казалось, вот-вот прорвется едва слышимая мелодия.
И она увидел того, кого втайне надеялась встретить здесь, и во встречу с которым не могла поверить. А он сказал:
— Садись у огня, дитя мое, и побеседуем за трапезой.
Право, Эллен не могла бы сказать, что же такого особенного было в этом глуховатом голосе, в красивом усталом лице, но что-то же привораживало и заставляло сердце трепетать…
В камине потрескивало пламя, бросая золотистые блики на бледное лицо одетого в черное человека. Эллен сидела в высоком кресле напротив и слушала повесть о безнадежных поисках и обреченном на поражение замысле. Она лишь раз осмелилась взглянуть в темные глаза своего собеседника и тут же отвела взгляд. Она не прерывала его, только изредка задавая вопросы о непонятном, но ей очень хотелось сказать: "Мы служим одному и тому же, и я сделаю все, чтобы помочь Великому Замыслу здесь. Одна Звезда ведет нас". Но так и не сказала. Все-таки она была городской жительницей, более привыкшей к насмешливо-скептическому обращению, чем к открытости и искренности в поведении. Но вот Он указал на гитару в потертом черном чехле и спросил:
— Не споешь ли ты мне?
Эллен взяла гитару, проверила настройку — нет, ничего, сойдет, мельком отметила, что струны зазвучали немного по-другому, не так глухо, но не удивилась — все так и должно было быть.
То ли сумерки, то ли снова рассвет…
Что ночь для того, кто не знает сна?
Для чего Бессмертному теплый хлеб
Или чаша вина?
Разве страшен богу меча удар,
Лунный холод и солнца жар?
Если черным ветром ты можешь стать,
Зачем же коня седлать?
Разве может всесильный усталость познать?
Почему ты не в силах удар нанести?
Щит слишком тяжел, меча не поднять,
И всегда одному идти.
Ты знаешь боль и страх за других,
