Коммунисты обсуждали на своих собраниях и такой жизненно важный вопрос, как дисциплина и маскировка на марше. Призывали товарищей делать все так, чтобы враг не только не узнал, но и не догадался о нашем замысле.
Соблюдая предельную осторожность, подвижная группа выступила глухой ночью. С южного направления она круто повернула на северо-запад. Это означало, что удар нацеливался на Калугу. Расчет заключался в том, чтобы броском выйти к городу и с ходу овладеть им. Задача была, прямо скажем, не из легких. Предстояло преодолеть около 120 километров по зимним дорогам. И хотя вся подготовка к маршу велась предельно скрытно, а в движении скрупулезно принимались меры маскировки, это, конечно, ничуть не гарантировало, что бросок пройдет без боев, — слишком долог был путь большой массы войск.
Военный совет обратился к личному составу с призывом отдать все силы освобождению Калуги от фашистских захватчиков. Обращение нашло горячий отклик. Михаил Дмитриевич Борисов, например, когда я встретился с ним в его кавалерийской дивизии, порывисто воскликнул:
— Мои конники уже видят красный флаг над Калугой!
— Настроение у кавалеристов боевое, что и говорить, — охотно подтвердил я. — Но видно в частях и другое: утомлены люди, да и копи очень сдали.
Комдив призадумался, но твердо проговорил:
— Будьте уверены, товарищ бригадный комиссар, мои кавалеристы не подведут!
В этом никто не сомневался.
С севера действия подвижной группы обеспечивала 258-я, а с юга — 290-я стрелковые дивизии. Вполне надежный заслон — тоже не подведут! На чем основывалась моя уверенность? На том, что в 258-й и 290-й стрелковых дивизиях, как, понятно, и в других соединениях армии, бывал я регулярно и хорошо знал моральное состояние личного состава. Было оно исключительно высоким. Для этого мы, политработники, от политрука до члена Военного совета, трудились, не зная отдыха, поднимая людей на успешное решение сложной боевой задачи.
Как же эта задача выполнялась на деле? Как говорится, с переменным успехом. На первых порах все шло хорошо. В донесении политотдела сообщалось: «В течение 18 декабря армия своим правым крылом вела бой. Продолжая преследовать отходившего противника в направлении к Калуге, углубилась на 60 километров западнее города Тулы. В результате боев захвачены трофеи: 15 танков, 100 грузовых автомашин, 14 легковых машин, 90 мотоциклов, 4 орудия, 2 станковых пулемета, 12 тысяч патронов. Убито и ранено 200 солдат и офицеров… Политико-моральное состояние войск армии боевое, здоровое».
Без серьезных осложнений группа прошла Зайцево, Воскресенское, Дубну. Однако полной скрытности передвижения достичь не удалось, воздушная разведка гитлеровцев обнаружила наши колонны. Группу начали преследовать вражеские самолеты, а мы не имели серьезного авиационного прикрытия. К тому же ночью выпал глубокий снег, создав дополнительные трудности.
В общем бросок несколько замедлился. Сказалось и то, что для прикрытия Калуги противник, получив данные авиаразведки, спешно расположил на пути нашего движения свои подразделения. Мелкие стычки постепенно переходили в жаркие схватки. Почти сутки не утихали бои за населенные пункты Зябки, Алексеевское и Зеленино.
Под деревней Зябки действовал 473-й стрелковый полк 154-й стрелковой дивизии. Он был наиболее полнокровным, имел роту автоматчиков и потому прокладывал путь всей группе. В Зябках полк захватил пленных — солдат 137-й пехотной дивизии, той самой, с которой я уже встречался в июльских боях за Смоленск. И там же, в Зябках, в руках наших бойцов оказалась драгоценнейшая реликвия — грампластинка с речью В. И. Ленина «Обращение к Красной Армии».
Я находился как раз в том районе боевых действии, и ко мне обратилось сразу семь-восемь красноармейцев. Один из них бережно протянул пластику.
— Вот, товарищ бригадный комиссар, — окинул сослуживцев быстрым взглядом, словно бы призывая их в свидетели, и добавил: — А там, в доме, где ее нашли, есть и патефон.
— Значит, — отозвался я, — приглашаете послушать вместе?
Бойцы хором ответили:
— Так точно!
— Что ж с удовольствием. Только надо предупредить вашего командира.
