Трубачи трубят тревогу - страница 91

На той неделе мои хлопцы прикончили в Сахнах продагента... Наконец-то отчитаюсь перед Чеботаревым.

21 апреля 1921 года. Бохны. Лесная землянка. Моя основная резиденция. Зашевелилась «подвластная» территория. Уезд гудит, как растревоженный улей... Покончено с продразверсткой. Будет продналог. Надеялись мы победить большевиков голодом. А попробуйте найти в уезде клочок незасеянной земли. Самые крепкие хозяева и те то и дело упоминают Ленина.

Вот тебе и волшебное словечко — «нэп». Три буквы, а лупят по нас хлеще трехдюймовки.

20 июля. Утро. Кошмар. Голодающие с Волги. Грязные, страшные. Их тысячи на «подвластной» территории. Вот еще нахлебники появились... Атаман Шепель потребовал: «Гнать палками, вилами, травить кацапню собаками». А мужики смекнули, особенно хозяйственные. Раз нэп — значит, побольше надо выжать из пашни, крупорушек, бахчей. Получше переварить все то, что дала революция. Сам бог послал батрачню.

Вот тебе и атаман всея Подолии! Подпольный губернатор! Тоже придумал — травить полуживых людей собаками! Как бы наш мужик не воспользовался твоим же советом да не стал бы гнать палками нас с тобой, пан Шепель! Все может теперь быть».

...Этим и заканчивались записи в атаманском дневнике. Мостовой после некоторого раздумья, помяв в руках тетрадь петлюровца, сказал: 

— Ну барбос! Показать бы ему собак... Беда, когда давят людей. Но трижды беда, если сегодня это делает тот, кого самого давили вчера...

— А я скажу так, — подправил партийного секретаря комиссар дивизии Гребенюк, — трижды подлец тот угнетенный, который сам становится угнетателем...

Атамана «Божья Кара», то есть петлюровского сотника Цебро, вместе с его записками мы отправили в Винницу. Мы считали: там, в губернии, детальнее и по всем правилам разберутся и в нем, и во всех его делах. Мы могли лишь его взять, обезоружить.

Наказывать преступников — дело юстиции. В ее руках — строгие и беспристрастные весы Фемиды. 

Осенью 1921 года, на Подолии, в непосредственной близости от румынской границы, под руководством Михаила Васильевича Фрунзе впервые после гражданской войны были проведены крупные военные маневры. В них приняли участие корпус червонных казаков Примакова и бригада Котовского, вернувшаяся после разгрома антоновских банд на Тамбовщине.

На маневрах очень хорошо показали себя героические дивизии Красной Армии.

25-я Чапаевская, прославившаяся в боях и на Волге, и на Днепре. В ее рядах сражались Чапаев, Фурманов, Кутяков, Бубенец.

24-я Ульяновская, созданная на Волге большевиком Гаем из крепких самарских пролетариев.

41-я, выросшая из партизанских отрядов Одессщины, Херсонщины. Ее водили в бой знаменитые начдивы Саблин, Осадчий.

44-я, с ее легендарными богунскими и таращанскими полками, выдвинувшими таких крупных военных вожаков, как Щорс, Дубовой, Квятек.

45-я, бессарабские полки которой под командой талантливого полководца и героя гражданской войны Якира внушали страх румынским боярам.

58-я, созданная знаменитым начдивом Федько из партизанских отрядов Таврии.

60-я Черниговская, начавшая боевой путь под командованием большевика-черниговца Крапивянского.

Удары этих дивизий хорошо знали враги и за Днестром, и за Збручем. И особенно памятными были для них  клинки червонных казаков. Подольские маневры еще раз напомнили забывчивым соседям о том, что не иссякли ни мощь, ни революционный порыв рабоче-крестьянских полков.

Наш 7-й полк двигался старинным казацким трактом, вдоль которого с двух сторон тянулись ровные шеренги полевого клена. Охваченная осенним багрянцем листва тихо шелестела над нашими головами. Широкие стволы кленов казались обтянутыми мышастым каракулем — так тщательно и скрупулезно природа отработала мелкие складки их коры.

Сорванные ветром остроконечные, фигурной резьбы, желтые листья шуршащим ковром стлались под копытами лошадей.

Настроение у казаков было приподнятое. Стараясь перещеголять друг друга, сотни пели любимые песни. Над подольскими полями неслись мелодии родной Украины, суровой Прибалтики, грозной Кубани, далекой Башкирии. Не играл только наш полковой оркестр. Адъютант Ратов в хвосте штабной колонны раздраженно объяснялся с Наконечным. Вскоре Ратов, подъехав к нам, доложил: