* * *
Началась напряженная пора конных учений. Мне кажется, что во всем полку не было ни одного человека, который не любил бы этих интересных занятий. Сердце радовалось при виде молодых, бодрых всадников, под звуки полковых труб гарцующих на неспокойных конях, при виде волнуемого ветром полкового знамени впереди строя части и боевых пулеметных тачанок с тройками лихих коней.
А развернутые линии кавалеристов — одна сотня на вороных, другая — на гнедых, третья — на рыжих, четвертая — на серых, пятая — на буланых, а пулеметная — на разномастных лошадях? А лес тонких, пустотелых металлических пик, украшенных крохотными кумачовыми флюгерами?
А бодрое «здрас», которое вырывается из сотен грудей, как мощный пушечный залп, в ответ на приветствие «Здорово, земляки», «Здорово, кубанцы», «Здорово, уральские орлы»? Башкирам нравилось, когда их звали уральскими орлами.
Как-то во время перекура Храмков (у него что на уме, то и на языке) выпалил:
— В кочубеевской бригаде и то обходилось без этакой гонки!
— Куда там! — поддержал кубанца Ротарев, вытирая папахой мокрый лоб. — Жмут подходященько.
Нужно прямо сказать, теперь больше всего доставалось сотникам, чьи зрение и слух на полковых учениях напрягались до предела. Малейшая ошибка, особенно во время перестроения на высших аллюрах, приводила к столпотворению. Да и всадник со слабым шлюзом рисковал очутиться под тысячей копыт.
Я не успел открыть рта. Ответил Храмкову Мостовой:
— Что? Гайка ослабла? Больше выжмет нашего пота комбриг, меньше выжмет нашей крови противник! Мы, коммунисты, за это!
На сальницких полях под бодрые команды сотников, безошибочно расшифровывавших сигналы штаб-трубача, под глухой топот копыт и сухой шорох стерни, под нетерпеливое фырканье коней, под звон оружия и стремян 7-й полк, как в свое время 13-я бригада в Таврической степи, доводил до совершенства строевое мастерство.
Столько же внимания уделял комбриг Багнюк и другому полку нашей бригады — 8-му червонно-казачьему, который стоял в местечке Уланов.
После одного из учений, забрав из моих рук разгоряченную Марию, Бондалетов, считавший своим долгом передавать все, что «хлопцi кажуть», зашептал, хитровато покосившись на меня:
— Хлопцi кажуть, що вы, мабуть, старорежимный охвицер.
— Что, обижаются на меня? — спросил я в тревоге, полагая, что не всем нравится напряженная строевая подготовка.
— Не то что обижаются, товарищ комполка, а через те полковые учения. Не хотят хлопцы верить, что обыкновенный студент и так всю строевую науку превзошел.
Хлопцы, конечно, ошиблись. Офицером я не был. Но к тому времени у меня уже накопился кое-какой опыт.
После этого сообщения Бондалетова можно было считать, что и со вторым «китом» кавалерийской выучки, то есть со строевой подготовкой, делающей из полка гибкий, послушный командирской воле «инструмент», в основном покончено. Оставался третий «кит» — тактическое мастерство: искусство побеждать малой кровью.
