Неизвестно, как повлияла эта ночь на его решение. Но на другой день он отдал приказ при первой подвижке льдов возвращаться в Англию. Он решил повторить экспедицию ка будущий год. Он еще не знал, что по возвращении самолюбивый Парри подаст рапорт о неправильном руководстве экспедицией и что ему, Россу, долго не видать полярных морей.
О тех далеких островах Ио-хо-хо, ха-ха!
Не знал Христос, забыл аллах
Ио-хо-хо, ха-ха!
Там Будды нет и черта нет,
Ио-хо-хо, ха-ха!
Там неизвестен звон монет
Ио-хо-хо, ха-ха! На тех далеких островах,
где солнца свет потух, Увидел Джонни птицу Рух
Ио-хо-хо, ха-ха!
На перекрестках всех морей
Ио-хо-хо, ха-ха!
Он всем рассказывал о ней
Ио-хо-хо, ха-ха! И в наказание за то, когда домой приплыл,
По всем портовым кабакам лишен кредита был...
Матросская песня
НИКОДИМЫЧ
Хирург снял марлевую повязку. Лицо его было усталым и хмурым. Он снял у раковины перчатки, с сомнением оглянулся на Ивакина, укутанного в гипс и бинты. Тренер спал в вестибюле в кресле. Вышла женщина в белом халате.
- Товарищ Шульманов, - позвала она. - Товарищ тренер.
Никодимыч поднял голову. Шрам на лице его налился кровью и резко краснел. Глаз вопрошающе, с готовностью ко всему смотрел на женщину.
- Все кончилось.
- Как?
- Ребра и нога заживут. Удивительно крепкий юноша. Но сотрясение мозга...
...Сашка открыл глаза. Возникло пятно. Потом из этого пятна вырисовался похудевший, заросший седой щетиной тренер.
- Очнулся?
- Та-ак! Крепко я, Никодимыч? Ничего не помню.
- Бредил ты. Круглые сутки.
- Что бредил?
- Песни какие-то пел. Команды кричал. А сегодня все про дневник. Так наизусть и шпарил. Что это ты?
- А-а! Это дневник одного человека. Он розовую чайку искал. Пропал без вести.
- Далась тебе эта птица. Ну я понимаю про космос. Ребята говорили, на Венеру собаку послали.
- Кто это сказал, Никодимыч?
- Не помню. Гаврюхин, калюется.
- Скажи, что я ему голову оторву, когда встану.
- За что голову?
- Чтобы тебя не дурачил.
- Я не сержусь. Он парень старательный. Медали знаешь кто взял?
- Кто?
- По спуску Габридзе. Большую Шаганов.
- Га-абридзе! Что у меня, Никодимыч?
- Расшибся маленько. Обычное дело.
- Чувствую, сильно расшибся. С тобой бывало?
- Неоднократ-но-о. Я тебя вылечу, Саша. Только пусть гипс снимут. Я, знаешь...
- Что-то ты хвастаться стал, Никодимыч.
- Старею, наверно. А что за птичка, про которую ты говорил?
- Есть, Никодимыч, такая. Знаешь, что Нансен сказал про нее?
- Беспокоюсь я, Саш. Я Брайнина Николая Михайловича спросил и Кротову Федору Панкратьевичу звонил, у Григорьева тоже осведомлялся. Говорят, не слыхали. Ты не того... Саша?
- Думаете, шарик за ролик?
- Не скрою... - с затруднением сказал Никоди-мыч и испытующе глянул на Сашку. - Может, не спрашивать?
- Нет, Никодимыч. То есть да. Тебе можно спрашивать. Блажь у меня. В детстве еще началось. В деревне.
ИЗ ДЕТСТВА САШКИ ИВАКИНА
В один из дней поздней весны или раннего лета по обрыву к реке сбежали мальчишки. Они разделись и лежали на песке голышом белотелые после долгой зимы, с заросшими "зимним" волосом головами. Мальчишек было трое: губастый здоровяк Мишка по кличке Абдул, худенький, щуплый Сашка Ивакин и тихий ленинградец Валька, которого за деликатную тихость характера звали Валькой Сонным.
Мальчишки лежали на песке и смотрели в светлое весеннее небо.
- Хорошо плот построить, - сказал Сашка, - и плыть, плыть по реке. До самого моря.
- А есть чего будешь? - практично спросил Абдул.
- Из дома вначале взять. А на море можно стать моряком.
- У нас в Ленинграде моряков много было, - сказал мечтательно Валька. Идешь по улице, и все моряки... моряки. В бескозырках. С ленточками. И корабли. Настоящие.
- Ты, Абдул, хочешь в моряки?
- Нет, - ответил Абдул. - Я в ремеслуху пойду. Как брат.
- А ты, Саш?
- Я в путешественники подамся. Я книжку достал. Про Южную Африку. Ух ты! Знаешь, Сонный, там эти...
- Какой из тебя путешественник, - сказал Абдул. - Там по скалам лазить надо, по отвесным горам. И вообще...
- Научусь.
- Нет. Ты слабак.
- Хочешь, в школу залезу?
- Зачем?
- Ну, "поджиги", что диреша отнял, заберу обратно.
