Надя и Валерий давно уже спят, а Варя зажгла ночничок, поставила его на стол и сидит, набросив на плечи одеяло. Перед ней развернутый лист бумаги и две самописки. Напишет она строчку, откинется на спинку стула, посмотрит в темный угол, заставленный кадкой с лимонным деревом, и строчит дальше.
«Здравствуй, Михаил Михалыч! Боюсь называть тебя прежним именем Мишка, так как стал ты человеком вполне взрослым и должность заимел солидную — бригадир молодых механизаторов! Обрадовалась твоему письму, как сумасшедшая, даже помокроглазила втихомолку. С письмом твоим было небольшое приключение, могла я и вовсе не узнать о нем, но об этом когда-нибудь расскажу при встрече. Твоих предыдущих писем не получала, хотя бабуля мне сообщила, что ты был у нее и забрал адрес. Может быть, ты мне и писал, тебя ни в чем не обвиняю, но опять же все расскажу по порядку потом».
Тут Варя задумалась, самописка остановилась, уткнувшись острием в точку. А не стоит ли намекнуть Мишке о причинах неисправностей в их переписке? Все-таки нелишне ему будет узнать, что и здесь, в городе, Варя пользуется успехом… Поразмышляв, Варя застрочила снова:
«Вкратце же история такова: втюрился в меня тут один ученый муж. Сестренка моя (помнишь Надю?) ему подыгрывает, даже письма перехватывает. Нечестно с ее стороны, но она очень-очень меня любит. А насчет самого претендента, то я лично ноль внимания. Чеслово, Мишка, даже прямо сказала: забудьте, я дружу с М.О. Он спросил: крупная личность? Я ответила: очень даже крупная.
Жизнь моя, Мишка, не так уж, не позавидуешь. С утра в больнице, притерпелась, попадаются приятные люди. Сдружиться особо ни с кем не получается. В нашем отделении большинство пожилых, а на курсах много девчат и ребят (особенно девчат), но какие-то все не по мне. Разговорчики больше о том, кто и что приобрел. Есть девчонки всего на год старше меня, но по два раза уже выходили замуж. Ужасно стреляют за молодыми врачами… А вообще, Мишка, тоскливо мне в городе. Небо, что ли, не то.
Один важный человек, когда узнал о твоем деле, хвалил тебя прямо изо всех сил, назвал молодцом, деятелем и выразителем передовых стремлений молодежи. А что, Мишка, задумал ты в самом деле здорово! Все-таки нет большей радости, чем жить на своей земле, особенно теперь. Труд и в городе и в деревне ничем не отличается.
Зато там больше простора, воздуха, природы. Конечно, как кому, а особенно кто где вырос и чем успел заразиться…»
Течение мысли Вари остановилось. Она как бы услышала в тишине Мишкин голос: «Ну все это, Варя-Варюша, так, политграмота прописная, а как ты сама-то, готова поддержать это начинание? Или передумала деревенской оставаться?»
Внутренне, сама перед собой Варя признавалась, что вся душа ее там, в родной сторонке, вместе с Мишкой. Образование она и там получит, и там она будет жить интересно. Кино в колхозе, как в городе, ежедневно. Телевизор — две целые программы. Радио — мало днем, хочешь и ночью слушай. Дом культуры, библиотека не хуже городских. В сельмаге товаров, может быть, и поменьше, чем в Центральном универмаге областного центра, зато никакой толкучки, подходи, бери, наслаждайся перед прилавком, сколько хочешь, никто тебя не отталкивает, не заторопит… Там бабуля… уютно, хорошо с ней. Ну, наконец, и мама там, и папка… Тоже ведь не чужие, хотя и в разводе… Да ведь не прикажешь им жить вместе, если не склеивается. По такому ходу Вариных раздумий ей оставалось написать только две фразы: готова вступить в твой отряд. Жди, выезжаю в ближайшие дни.
Но что-то сдерживало Варю. Что же? Ну, прежде всего Надя. Она действительно души не чает в сестре, и Варя сильно, очень сильно огорчит ее. А огорчать кого-либо Варя еще не научилась, и ей от одной мысли об этом становилось горько.
