— Ну, как тебе сказать… срочное и важное. Хочешь, прочту? — Варя легкими движениями ладоней по столу старалась разгладить клочки письма.
— Прочти, если не секрет.
Варя, сдвигая клочки, прочитала Мишкино письмо. Пока она читала, лицо Валерия светлело и в черных глазах загорелись бегающие огоньки.
— Ах, какой парнишка! Молодец! Одно слово — молодец! Какое славное дело задумал! Ты скажи, Варя, скажи, откуда он такой взялся? Побольше бы нам таких ребят и в городе и на селе. Дела бы наши пошли еще лучше. — Валерий не скрывал своего восхищения Мишкой, руки его двигались, и он, не замечая того, что они после тряпки не очень чистые, увлеченно пятерней зачесывал свои отросшие волнистые волосы.
— Откуда взялся Мишка-то? Да он наш же, деревенский. Отец его, сколько помню, скотником работает, а мать — доярка. Оба трудяги! Медалями награждены, а может быть, уже и ордена имеют. Нынче в деревне, Валера, работающих людей ценят. — Варе приятно было, что Валерий, человек опытный, знающий партийный руководитель, так высоко оценивает Мишкино начинание.
— И правильно это, Варя. Село кормит и поит народ, и мы (наш город имею в виду) многое сейчас делаем, чтоб поддержать колхозы и совхозы.
— Святое это дело, Валера, — воскликнула Варя, словно загораясь от его слов.
И тут дверь спальни раскрылась и показалась Надя. Она была в модном халатике, в нарядных домашних туфлях, и на свежем лице ее, слегка лишь раскрасневшемся от подушки, не было и намека на только что пережитую истерику.
Стремительно, будто ничего не происходило пятью минутами раньше, она подошла к Варе, обняла ее, прижала к себе Варину голову, заговорила:
— Тростинка ты моя, неужели ты уедешь? Ну а я-то как? А Валера? Мы же без тебя… Не знаю… — Голос ее дрогнул, и она всхлипнула.
— Да ты чё, Надюш? Куда ты меня провожаешь? Отрезанный я теперь от деревни ломоть… Променяла я родительское дело… Сама не знаю, на что променяла… Бабушка агроном, мама с папкой аграрии. А кто я буду, одному богу известно… скорее всего городской фифочкой буду — на высоких каблуках, в штанах в обтяжку, в мужской рубашке под названием «батник», с распущенными грудями без бюстгальтера. — Варя разревелась откровенно, не сдерживаясь, вдруг испытывая от слез какое-то странное наслаждение.
— Ну, вот тебе на! Устроили сестрички концерт, прямо по первой программе! — обескураженно разводя руками и не зная, что можно в данном случае предпринять, сказал Валерий.
Он потоптался возле сестер, сидевших в обнимку, взял снова тряпку и ушел на кухню.
— Надумаете — приходите, сестрички, на помощь. Там за неделю грязной посуды накопилось — в грузовик не влезет. — Валерий обернулся от двери, все еще надеясь изменить настроение сестер, но они не шелохнулись, по-прежнему сидя в обнимку.
Когда минут через пять вышел Валерий с мусорным ведром, чтобы на площадке вытряхнуть его в мусоропровод, сестры сидели за столом друг против друга. Варя опустила голову и с понурым видом слушала Надю.
— Я тебе забыла сказать, Варюша: звонил Висса и очень приглашал тебя поехать завтра на экскурсию в какие-то исторические места. Их институт всем коллективом отправляется на поезде, но он думает ехать на собственной машине. Туда прекрасное шоссе. Он надеется, что ты не откажешься, и обещал попозднее вечером позвонить еще раз. — Надя, выжидая, что скажет Варя, пристально посмотрела на нее, и взгляд ее говорил: «Ну, поезжай, поезжай… Разве я тебе пожелаю плохое?..»
Но вместо ответа Варя вскочила и бросилась к Валерию, выхватывая у него мусорное ведро.
— Валер! Ну зачем ты так? Ведь ты все-таки не простой человек… Тебя в доме, как и в городе, все знают… Уж это слишком… Чеслово… Нам же с Надей будет от соседей стыдно…
— Вот он такой… принципиальный, — рассерженно глядя на Варю, втайне негодуя на нее за молчаливый отказ от приглашения Виссариона, сквозь зубы процедила Надя.
— Принципиальный, Надюша. Что верно, то верно. Спасибо тебе, Варя. Бережешь ты мой авторитет. — Валерий охотно уступил ведро Варе, весело крутанулся на пятке и, заметив, что Варя собирается уходить, жестом остановил ее.
