– Арестовывая Скажинского, Пакула, наверное, не имел понятия, что видит перед собой убийцу Шуллера.
– Да, за эту информацию мы должны быть благодарны тебе. Но преступление раскрыл все же не ты. Ты недооценил Пакулу, Генрик. Пакула получил от своих людей сведения о перекрашенных «сиренах». Кто-то перекрасил светло-серую в темно-зеленую. Сначала Пакула не обратил внимания на этот факт. Но когда нашли затопленную машину, Пакула изменил свое мнение. Он отправился в ту мастерскую, где ему сообщили, что машина принадлежала инженеру Гелецкому. Тот перекрашивал ее по просьбе нового покупателя, Скажинского. Так Пакула оказался в квартире убийцы.
– Ловко, ничего не скажешь, – согласился Генрик.
– Это ты о ком? – спросила Розанна.
– О Пакуле. Потому что Скажинского я начинаю считать дураком. На кой черт ему понадобилось топить свою машину? Не сделай он этого, Пакула не напал бы на его след.
– Ты не прав, Генрик. Поставь себя на место Скажинского. В один прекрасный день ты узнаешь из газеты, что милиция разыскивает хозяина темно-зеленой «сирены». У тебя хватит ума сообразить, что милиция рано или поздно доберется до всех знакомых Бутылло. Тем самым и до тебя. Обратят внимание на то, что у тебя есть темно-зеленая машина. Что делать? Перекрасить ее? Но это бессмысленно. Все знают, какого цвета была она раньше. Оставалось только одно: убедить милицию в том, что убийца избавился от своей машины. Посуди сам, это задумано довольно хитро, и все клюнули на его приманку. Все, кроме Пакулы. Поэтому Пакула выиграл.
17 июня
Генрик стоял у Дома печати, поджидал фоторепортера Белика, с которым договорился отправиться к Бромбергу.
В кармане у него лежал конверт с пятьюстами злотых. Дело не терпело отлагательства, поскольку первая статья о трости уже находилась в наборе. Как он и опасался, главный редактор отнесся к его затее несколько скептически.
– Полиция не смогла решить загадку, а ты спустя столько лет можешь?
– Тросточка. Полиция не догадывалась о существовании тросточки со штыком, – терпеливо объяснял Генрик.
Главный добродушно покачал головой.
– Я-то тебе верю: твоя любовь к правде нам известна. Но поверит ли тебе читатель?
Необходимы были снимки. Фотография Бромберга, рассказывающего об убийстве, он же за приготовлением яичницы, а после на могиле Зазы – все это должно убедить читателя в достоверности изложенных в статье фактов.
Рядом с ним, как и несколько дней назад, остановилась зеленая «сирена». Из машины вышла Юлия.
– Как жаль, Генрик, – сказала она, – что ты в тот раз не поехал с нами. Мы прекрасно провели время – загорали, купались. Мой кузен – прекрасный водитель.
– Ты говорила, будто он твой брат из Познани.
– Брат? Ну да, двоюродный брат, кузен, – говоря это, Юлия залилась краской и вошла в Дом печати.
Кто-то взял Генрика за локоть. Он оглянулся: Розанна.
– Снова за мной следишь? – сердито буркнул он.
– Какой ты скучный! – скривилась Розанна. – Зачем мне за тобой следить, когда все, что ты сделаешь и скажешь, известно наперед. То же самое я могу сказать и о Юлии.
– Красивый у нее брат, – сказал Генрик, указывая на молодого мужчину, сидящего за рулем.
– Брат? – удивилась Розанна. – Я видела, как они целовались вчера на аллее Рузвельта…
Вскоре на редакционной машине к ним подъехал фоторепортер, и через десять минут они были у Бромберга. На дверях его комнаты висел амбарный замок.
– Этого еще не хватало! – выругался Генрик. – Неужели он куда-нибудь уехал?
Спустился на этаж ниже, постучался и спросил, где Бромберг.
– Тот, что жил на чердаке? Умер. Отравился газом и умер.
– Ничего не понимаю! Как отравился? – недоверчиво переспросила Розанна.
– Он слишком рано принял снотворное, – объяснил сосед. – Заснул, вода в кастрюле закипела, перелилась через край и залила огонь. Позавчера его хоронили. Вы из жилотдела? Понимаете, мы хотим приспособить его каморку под прачечную. Вот бумага, все жильцы уже подписались.
Генрик и Розанна вышли на улицу, отпустили фоторепортера и машину. Они решили немного прогуляться. Вид у Генрика был грустный, точно известие о смерти Бромберга потрясло его. Розанна попыталась отвлечь его от невеселых мыслей:
