Ты-то знаешь, что, быть может, придется нелегко. Дожди будут хлестать твое лицо, ноги вязнуть в болотах, усталое тело клониться к земле, а звеньевой прикажет: «Вперед!» — и, как настоящий мужчина, как солдат, ты пойдешь вперед, и еще назло всем бедам затянешь песню, лихую, задорную. И отхлынут тучи с твоего пути, болота расступятся, и земля, став упругой, расстелет перед тобой, победителем, широкие свои, прекрасные просторы…
Накануне выхода ребята весь вечер просидели, болтая о походе. Жирная красная линия маршрута, проведенная на карте, все время была перед их глазами. Заранее были помечены маленькими кружочками места привалов и ночевок у берегов лесных речек и озер. А в конце маршрута, у пещеры, лучилась яркая красная звездочка. Лёня и Витя возбужденно рисовали картинки одна другой лучше. Дима больше молчал, мечтал, а Вова, настроенный практически, пытался высчитать, сколько они смогут унести золота из пещеры. Миша посмеивался над братишкой, но вдруг, загоревшись Лёниным пылом, начинал рассуждать о походе так же горячо и пространно. Снова вытащили план и дедовский дневник. Гадали и мучались над таинственными обрывками фраз, но так и не смогли проникнуть в их суть.
Явился Павел. Он много шутил и посмеивался над ребятами. Все пришли в отличное настроение. О незнакомце Павлу ничего определенного узнать не удалось.
— Однако вы будьте начеку, — сказал вожатый ребятам. — Никому о нем не говорите. Но сами все примечайте. И вот вам мой приказ: от маршрута не отклоняться. Я практику в районе Шарты буду проходить. Возможно, повстречаемся, если я не сильно запоздаю.
— Вот бы хорошо было!
— Ну, рассказывайте, как и что вы к походу приготовили.
…Они разошлись, когда уже стемнело.
Лёня готовился ко сну. Завтра подниматься рано. Из дому выйти решили в семь часов.
Мать хлопотала на кухне, готовя сухари. Лёне стало чуть грустно оттого, что он покидает ее. Она будет беспокоиться, его добрая, заботливая мать. Ему захотелось сделать ей приятное. «Принесу для нее из похода какой-нибудь подарок», решил Лёня.
Еще раз посмотрел он план и запись в дневнике. Он верил, что раскроет с друзьями тайну пещеры.
Со стены смотрел на Лёню портрет деда. Под стеклом на поблекшей фотографии седая курчавая борода казалась желтоватой, черты лица были безжизненными, но большие спокойные глаза, как живые, глядели на внука внимательно и ласково.
— Я проберусь туда, дедушка, вот увидишь, — прошептал Лёня.
В комнату без стука вошел Дима. Его физиономия выражала уныние и некоторую растерянность.
— Ты что?
— Лёнь, я завтра итти не могу.
— Как так не можешь?!
— Надо картошку окучивать. Я совсем забыл. У нас еще не окучена. А тетя Фиса ведь не сможет: ревматизм. Как же я ее оставлю?.. Вот всегда так: насадит, насадит, как будто нам больше всех надо!
Лёня задумался.
— Светает когда? — спросил он.
— Часа в три или четыре.
— Вот. Выходи на огород с рассветом.
— Ну и что же, все равно придется потратить почти весь день. А ведь отправляться надо утром? Ведь обязательно?
Дима спросил это с надеждой, маленькой, но теплой надеждой на то, что звеньевой, может быть, смягчится и отсрочит выход. Но Лёня ответил непреклонно и жестко:
— Обязательно утром.
Дима переступил с ноги на ногу, вздохнул:
— Ну, все. Я пошел.
— Угу, — кивнул головой Лёня, не глядя на Диму и думая, видимо, о чем-то своем.
Тетя Фиса подняла племянника, как он и попросил, до солнца. Белесый рассветный туман расплылся за окнами. Сон сразу исчез, как только Дима вспомнил, что́ предстоит сегодня. Но в тот же момент и неприятное щемящее чувство одиночества, отверженности охватило его: ребята уйдут, а он останется. Конечно, он догонит их, он уже решил, с какой-нибудь попутной машиной, но все-таки, кто знает, подвернется ли еще машина. Да и пойдут они не по дороге, а тропами…
Тетушка, понимая, видимо, состояние Димы, сочувственно поглядывала на него. Согрев на скорую руку чай, она позвала Диму к столу:
— Иди попей. Да не сердись на меня. — Она помолчала и добавила: — Шел бы. Уж как-нибудь окучу без тебя.
— Нет, — решительно ответил Дима.
