— Вопросов пока больше, чем ответов. Как в любой комбинации, если разработка начата только что. Со временем…
— Нет у нас этого времени, — раздраженно перебил Крас. — Совсем нет.
Он закурил, молча делал затяжку за затяжкой. Огонек сигареты вырывал из тьмы сведенные губы; лицо в этом неровном, то вспыхивающем, то затухающем свете казалось особенно уродливым, и Котин вдруг понял почему: видимо, когда мужчине нанесли эту жуткую рану, был задет нерв; несмотря на все искусство хирургов-пластиков, сделавших шрам едва различимым, лицо осталось донельзя отталкивающим — мимика левой половины не совпадала с мимикой правой, словно они принадлежали двум разным людям. Не самым добрым людям в подлунном мире.
— Пока мы можем только ждать, — пожал плечами Наблюдатель.
— Будем ждать.
* * *
— Рассказывай по порядку. — Автархан упер взгляд в Кентавра, здоровенного малого, чья внешность напрочь опровергала теорию Чезаре Ломброзо. Почти два метра ростом, глаза огромные, по-детски распахнутые, светло-голубые, губы сложены девственным бантиком, длинные светлые волосы чисто промыты и падают волной на плечи… Короче, парень будто только что вылупился на свет Божий откуда-нибудь из рекламного ролика биошампуня «Три-до-дыр» или поливитаминов «Мечта дистрофика». Звали парня Вася Монахов; одно время его и называли — Монах, пока он однажды, в изрядном подпитии, не взгромоздился на каком-то празднике на коника. Коник был тих и понур, катал себе деток и честно отрабатывал паек, пока его не оседлал Василий. Озадачил девочку-погонялу, которая водила ветерана конезавода под уздцы строго по кругу, денежкой, да и вид могучего обнаженного торса — стояла жара, а развлекательное мероприятие проходило за городом — произвел на девчушку впечатление… Решив, что перед ней новый нибелунг во плоти, барышня легко передала бразды в руки Василия и отошла полюбоваться мастерством выездки. Вася подобрал поводья…
Коник, почувствовав на себе могучего, но совершенно неопытного да к тому же пьяного «в лоскуты» седока, решил, что ему выпала редкая и, наверное, последняя возможность показать: были когда-то и мы рысаками! Ветеран сначала шел себе шагом, потом вдруг сделал немыслимый прыжок и — рванул! Поводья выскользнули из рук седока, он замахал руками, стараясь удержать равновесие, тело его, словно тряпичное, болталось в седле. Какой-то борзый фотокор навел объектив аппарата и щелкнул…
Монах, естественно, с коника приложился, но забыл бы о происшествии вскоре напрочь — чего не начудишь спьяну! — если бы через пару недель снимок фотокора не украсил популярный иллюстрированный журнал.
Снимок получился мастерский. Немного поработав ретушью, поиграв со светом и тенью, просидев ночку-другую за монтажным столом, фотохудожник добился поразительного эффекта: всадник стал кентавром, настоящим кентавром! И поскольку прямого монтажа не было, просто момент был схвачен в движении, в динамике, когда тело всадника словно слилось с телом животного… фото смотрелось с такой достоверностью, что стало кочевать с выставки на выставку, радуя автора удивлением публики, завистью коллег, призами, новыми заказами и гонорарами.
Сначала Вася хотел было разобраться с мастером объектива, но его подружки, видевшие фото «кентавра», приходили в такой раж и возбуждение, что… В конце концов Вася и сам рассмотрел снимок и, пробормотав нечто вроде «И чего спьяну не бывает», разыскал-таки фотографа и заказал ему экземпляр для себя — огромный, в полстены. Его он и повесил в спальне, напротив кровати.
И не ошибся! Вид рельефной мускулатуры, переходящей в тело жеребца, производил на дам-с такое впечатление, будто они лицезрели верхом не Васю, а могучий напряженный пенис! Глаза подруг влажнели и подергивались поволокой, словно у натуральных кобылок при виде породистого жеребца; самые настойчивые требовали играть с ними «в лошадки» и брать их исключительно «коньком»: становились к нему спиной, выгибались, подставляя «жеребчику» голые попки. Популярность Монаха и соответственно его табунчик стали расти в какой-то геометрической прогрессии.
