Но взгляд у него при этом был грустный. Он в такие минуты скучал по лесу и очень хотел вернуться домой, но потом вздыхал про себя: девочку он тоже любил и расставаться с ней совсем не хотелось. А больше всего ему бывало грустно потому, что он не умел говорить и не мог рассказать девочке о том, какой он и как он ее любит. Но Потап верил в то, что когда-нибудь девочка сама научится его понимать безо всяких слов.
— Эй, давайте завтракать! — весело сказала Наташа, появляясь в дверях кухни.
— Мама, ну вот, опять! Как только папа начинает рассказывать, ты сразу мешаешь!
— Он дорасскажет потом.
— Всегда все — потом! Я уже не маленькая!
— Ну а раз не маленькая, то живо — за стол. Тем более, что утреннюю рыбалку дружно .проспали все.
— Зато сказку не проспали, — резонно заметила девочка. — А купаться тоже пойдем, ладно?
— Ага.
— Или в лес лучше?
— А вот за завтраком и решим.
— Хорошо. — Аля послушно встала и направилась на крохотную веранду, где располагалась кухня.
— А ты? — спросила Наташа мужа.
— Я через минутку…
— Егоров… — покачала она головой. — Я Альку воспитываю-воспитываю, а ты…
— Наташ, я правда на секундочку… — Володя щелкнул тумблером телевизора. — Нужно же мне узнать, что в стране творится?!
— По телевизору ты узнаешь, как же…
— А это смотря как глядеть. Наташа пожала плечами:
— Только недолго, ладно?
— Ладно.
Допотопный черно-белый «Рекорд» загудел, потом экран засветился белым, и по этой снежной пелене равномерно побежали всполохи помех.
«Трудовые коллективы по всей стране выразили единодушную поддержку Государственному комитету по чрезвычайным ситуациям, — услышал он голос дикторши. — Наш корреспондент передает из Кемерова…»
Изображение прояснилось, но всполохи продолжали идти едва заметно, чередуясь через равные промежутки.
Егоров застыл на месте. Встал, неслышными шагами подошел к телеприемнику, стукнул по боковой стенке. Весь экран мгновенно покрыла сеть помех.
— Ну и долго ты будешь слушать эту бодягу?! Алька без тебя есть наотрез отказывается! — Наташа стремительно вошла в комнату. Егоров обернулся к жене.
Она собиралась еще что-то сказать, но, увидев его глаза, тоже замерла. Мужчина выразительно обвел глазами потолок и стены и приложил указательный палец к губам.
* * *
19 августа 1991 года, 10 часов 43 минуты
Выстрела Мазин не услышал. Его никто не услышал. Большой Резо просто-напросто замер вдруг и мешком рухнул на пол.
Боевики попытались было выхватить оружие, но тихие хлопки выстрелов защелкали часто-часто, один за другим люди падали на багровый ворс ковра, сраженные наповал.
— Восемь, — насвистывая нечто веселое, по лесенке из комнаты второго этажа спускался черноволосый молодой человек. Вернее, не совсем молодой, но то, что сорока ему еще не было, Мазин мог поручиться. В обеих руках было зажато по тупорылому бесшумному пистолету.
Молодой человек легко подошел к столу, налил себе коньяку в широкий стакан, вдохнул, зажмурившись, аромат и медленно, смакуя, выпил.
— А знает толк эта шантрапа в напитках, а, генерал? — весело спросил он Мазина.
— Что это у вас за развеселый наряд?
— Кто вы? — спросил Мазин.
— Вы, Никита Григорьевич, можете называть меня Маэстро.
Дверь открылась, на пороге появился совершенно бесцветный и безрадостный субъект неопределенного возраста и столь неприметной наружности, что назвать его «серым» было бы лестью. — Чисто, — уныло и безразлично констатировал он.
— Сколько? — деловито заинтересовался Маэстро.
— Шестеро. Четверо во дворе, двое — в подвале.
— Итого… — Маэстро поднял глаза к потолку и стал похож на старую картинку из учебника «Устный счет». — Итого, если с водителем и тем придурком, что маячил за воротами, — шестнадцать. Это все?
— Это все, — как эхо повторил неприметный.
— Ты прав: детский сад. Так это и есть хваленая, организованная преступность? У меня полное впечатление, что просто приказа не было… А, генерал? Да, забыл представить: мой, э-э-э… коллега, собрат, так сказать, по профессии, Кай.
Помните «Снежную королеву»? Вот он как раз оттуда. Молчалив, как айсберг, и холоден, как арктический бриз, если таковые, конечно, бывают в природе.
