— Вспомни, отче, деяния отца нашего преподобного игумена Сергия чудотворца, как пришел к нему в эту пречестную обитель славный князь Димитрий Иванович Донской испросить у преподобного Сергия благословения себе и всему славному воинству российскому на смертный бой с нечестивым Мамаем, что пришел на Русь с бесчисленными полками разорить землю Русскую, осквернить божии церкви и святую православную веру попрать; а святой отец наш Сергий, опричь благословения, дал князю Димитрию в помощь двух иноков своих, Пересвета и Ослябю, и те иноки великими подвигами своими и себя, и обитель прославили, и премного помогли благоверному князю в битве на поле Куликове, и вместе они поганых одолели. Не подобает ли и тебе, отче, так же поступить и меня с ратными людьми на святое дело отпустить и благословить? Не введи во грех, отче Иоасафе, отпусти ты меня, ино я и через запрещение твое всяко своею волею сбегу, аще ты и клятву на меня наложишь.
А ратные люди и всякие начальники, что кругом стояли, слушая мои речи, усмехнулись, а многие громко рассмеялись. И сам архимандрит стал уста свои рукавом тереть, чтобы скрыть усмешку невольную. Я еще далее хотел говорить, но отец Иоасаф увидел, что я не скоро остановлюсь; тогда простер он руку свою и сказал громко:
— Ну что, люди ратные, нужен вам такой Пересвет-богатырь?
Тут все собрание еще пуще засмеялось. А бывший там Григорий Волуев сказал:
— Сгодится! Берем богатыря!
И все закричали:
Любо! Берем!
Тогда архимандрит меня благословил и позволил с войском в поход идти, и повелел дать мне коня и бердыш, и фунт пороху, и два фунта свинца, а пищаль у меня имеется. Слава тебе, Господи! Аминь.
Князь Михайло Васильевич меня в Григориев отряд Волуева отрядил, по его, Волуева, челобитью. И Григорий мне сказал:
— Мы, Данило, с князем Иваном Куракиным в Дмитров на Сапегу не пойдем, а пойдем мы с пятью стами людей сторожить дороги, чтобы воры из Тушина к Сапеге не могли подмоги посылать и вести передавать, и чтобы не было меж ними никакого сообщения.
Вот я и в походе. Ох и тяжела наша ратная служба! Весь окоченел, насилу теперь руки у костра отогрел. Думал, помру. Чернила замерзают, пальцы не гнутся. А корма путного не дают, кроме мерзлых сухарей. Сейчас-то огонь получше разгорелся, хоть погреюсь. А то я уж было раскаиваться стал, что сел не в свои сани, ушел из обители себе на погибель.
Идем медленно, потому что трудно идти по свежему снегу, по бездорожью. Первыми идут пешие люди на лыжах, снег утаптывают. За ними мы, конные. А позади обоз везут. Да обоз у нас невелик, потому что и поход не долгий.
Теперь вот дали, кроме сухарей, еще толокна. А ратные люди толокна не варят, как монахи, а сыплют его в холодную воду, да соли крупицу туда бросают и пьют прямо так.
А книги писать в походе куда как трудно. Выходят не буквы, а кривули нестройные и грязь. Не знаю, разберу ли сам, что нынче написал.
Насилу добрались до Дмитровской дороги. По правую руку город Дмитров, по левую — Тушино и Москва. А следов на дороге не видно.
Схоронились мы в лесу в овраге, разбили шатры, окопались снегом для тепла. Послали сторожей дорогу караулить. На обед дали нам судаков сушеных — тьфу, на вкус что бумага, а мелкие что твои ерши.
Григорий, воевода наш, посылает меня на ночь в дозор. Поеду сам-шестой. Не знаю, буду ли жив. Мороз лютый. Выпросил я себе тулупчик потеплее, а и сквозь него пробирает.
Поехали мы, как стемнело, в дозор. Ночь ясная была, месяц светил ярко и множество звезд. А всего послано было на дорогу и в рощи у дороги таких как мы сторожей десятка с три.
Сначала мы с товарищами моими совокупно ехали, а после помалу разбрелись кто куда, но не очень далеко, чтоб друг друга слышать. Я коня за шею обнял, пригрелся, стало меня в сон клонить, Внезапно услышал: вроде снег поскрипывает, как будто сани едут. Я тотчас пробудился. Гляжу: точно, сани, а в санях женочка сидит в шубе да под одеялами. А за санями два всадника, одеты как стрельцы московские, в бараньих шапках, с луками и с колчанами за плечами. Первый всадник сановитый, в летах, с длинною бородой, а второй — тощий и совсем юный, без бороды и усов, как и я. Этот второй всадник был очень красив лицом.
