Отправил же царь Василий атамана Сухана Останкова, и с ним казаков 60 человек, и дал пороху 20 пудов. И с Божьей помощью они ночью проскакали мимо литовских сторожей и вошли в монастырь невредимыми. Только четверых казаков поймали злые ратоборцы Лисовского.
Сошлись глядеть на прибывших казаков едва не все осадные люди: толпа собралась великая, чуть меня не затолкали.
Вдруг подле города с полуденной стороны послышалась литовская музыка, гудение трубное. Тогда мы с Оленкой пошли на стену посмотреть меж зубцов, кто там гудит. А скакали там двое: один литвин, другой казак-изменник из войска Лисовского. Литвин в трубку дудел, а казак орал во всю глотку: поносил нас поносными словами и звал смотреть, что сейчас содеется ввиду монастыря за Сазоновым оврагом у рощи Терентьевской. И оба близко к стенам подскакивали по нынешнему их обычаю, зная, что ослабели троицкие люди от многих тягот и не попадут в них, ежели и постреляют; на вылазки же мы теперь редко выходим.
Стали мы смотреть на указанное место, а с нами и другие, кто был на стене. И вот вывели поганые псы лютеране четырех пленных Сухановых казаков и стали их саблями посекать; всех в куски порубили и глумились над останками.
Оленка слезами обливалась, у ратных же людей сделалось большое возмущение. А Сухан стал кричать, что отмщение полякам должно учиниться немедленно. Воевода же князь Григорий кивнул головой и сказал что-то подручным своим. И вот в скором времени повели из города литовских и русских пленников. Литвы 42 человека вывели на гору старой токарни и казнили перед Сапегиным табором, а еще казаков 19 человек на взгорке у Верхнего пруда против табора Лисовского.
Многим Троицким людям по сердцу пришлось такое отмщение, я же подумал: не так-то все ладно. Ведь эти пленники муку мололи и в иных тяжелых работах пособляли; теперь же все на нас, немощных, возложится. Зато в честь суханова прихода всех нас попотчевали хорошо: дали к щам еще каши и рыбы наварили.
Днем у Лисовского в стане был шум и людское волнение; а у нас говорили, что это литва и казаки пришли Лисовского убивать, за то что он приказал четырех московских людей казнить и тем всех пленных беззаконников обрек смерти. Потом, однако, поутихло; видать, так и не убили, отговорился, подлец.
Боже всемогущий! На тебя одного уповаем, да не постыдимся вовек! Пока же нет нам никакого утешения, ни послабления, нет и помощи ниоткуда. Где князь Михайло Скопин, где шведские немцы? Даже и вестей нам нет никаких: окаянные богоборцы так разъярились из-за прохода Сухана, что сторожат нас теперь накрепко, и проползти мимо них вовсе стало невозможно.
А цареву отрядику мы недолго радовались: вскоре и сухановы казаки стали от мук осадных изнемогать и цингою истребляться; вот уж и малое число их осталось.
А кого у нас здоровыми почитают, и те едва ходят, сил нет совсем. И я-то почти обезножел и внутри все болит, хоть и терплю и не жалуюсь. Стоял неделю у жерновов, но увидев слабосилие мое, вскоре меня от этой работы освободили. Теперь только на добычу дров хожу да в пекарне пособляю, а иногда в дозоре бываю на башнях и на Духовской церкви.
Говорят, царевна Ксения конечно больна и чуть жива. И Оленка Никифорова дочь от цинги зло страдает.
Поверят ли читающие? Опять было пономарю Иринарху видение. Пришел к нему теперь великий чудотворец Никон и сказал:
— Пойди, передай осадным людям: нынче выпадет снег, так пусть все недужные тем новопадшим снегом трутся, и будет им исцеление.
Как только снег по слову чудотворца выпал, я тотчас же скатал комок побольше и понес Оленку тереть. А сама она уж не ходит, в келейке лежит с хворыми и умирающими. Тер я ее, тер, потом отец ее Никифор пришел тоже со снегом; так мы ее хорошенько натерли. Дай Бог, помогло бы. Ведь поможет, поможет, раз Никон сказал.
Стало ей немного лучше.
Слава тебе, Господи, блаженно речение твое, яко делом совершил еси!
Давно не писал я о вылазках и подвигах ратных. Причиной же тому не мое нерадение, а то лишь, что и вправду теперь славных дел почти не совершается. Ныне у нас уж не война, а тоска смертная и томление духа.
