– Хотелось бы взглянуть, – процедит Панкова-младшая.
– Придет время – глянешь, – заявила Женя. – А ты, Лидочка, тоже хочешь посмотреть завещание?
– Да мне все равно! На себя посмотри, Женька, думаешь, с Ксюхиными деньгами из грязи в князи выскочила? Огорчу – как была отребьем молдаванским, так и осталась. Я, между прочим, еле доехала! У меня давление!
– И возраст у тебя еще. Задумывалась, что ты старше усопшей сестры на семнадцать лет?
– Делать мне больше нечего! А ты, Женька, задумывалась, что мы одни с тобой остались. Из всех шестерых детей?!
– Да уж… – протянула Женя. – Кто бы мог представить.
– Так что там с завещанием? Что, правда, она все вам отписала?
– Людке. Все Людке – и движимое, и недвижимое.
То самое недвижимое, за которые гости точно собирались побороться, и Людино заявление, что дом Ксеня давно продала, стало атомной бомбой за поминальным столом.
– В смысле продала? Когда? А деньги где? – поперхнулась дальняя родственница Панкова.
Люда заботливо подлила ей еще половник борща, который по баб Фениному совету подавали, «шоб парувало и душе легче отходить», и совершенно серьезно ответила:
– Закопала в парке Ильича. Что смотрите? Вы же Шерлока Холмса читали? Надо прятать на виду, – она понизила голос: – Знаете, где карусели на цепях в луна-парке? Вот половину там, половину на всякий случай под кегельбаном.
Женя, не удержавшись, фыркнула от смеха. Родственница побагровела:
– Ну-ну, посмотрим, кто последним посмеется!..
Все знали, что Ксения Ивановна со своим экономическим мозгом никогда не складывала яйца в одну корзину, и помимо дома у нее были и другие активы – золото, но до него не доберешься, его Людка точно сразу заграбастала. И вклады. В разных отделениях, в разное время не такие большие деньги, но тысяч двадцать пенсионного фонда Ксюха себе точно заначила еще во времена Панкова, да и мужнины накопления на себя переоформила.
Опротестовать завещание было крайне сложно, это понимали все опечаленные соискатели. Первый поход к нотариусу подтвердил: Ксеня позаботилась не просто об официальной бумаге, но и о свидетелях ее завещания и о ее адекватности. Одним был ее участковый терапевт, а вторым – знакомый майор милиции.
Поэтому перед тем, как начинать судебные тяжбы, надо было оценить, о какой сумме вкладов идет речь и сможет ли она перекрыть все правые и левые расходы.
Кто сказал, что в Сберегательном банке чтили тайну вкладов, тот никогда не проверял волшебную силу двадцатипятирублевой купюры, а в тяжелых случаях – чудодейственных ста за информацию.
Кто, как не Лида, поднял все оставшиеся в живых связи, кто, как не Светлана, пошел низами – через кассиров. Ничего! Ни копеечки! Да, есть крупная сумма, которую Верба положила на свое имя пару месяцев назад, но это ее вклад, не наследство. Не докажешь. А Ксенины деньги бесследно исчезли. Видимо, эта Люда со своим спортсменом была хитрее, чем казалась.
Лидия Ивановна Ланге, выслушав горестные отчеты помощницы, философски вздохнула:
– Ну значит, наши таланты к гешефтам передались через поколение. Тоже неплохая новость.
В одночасье разбогатевшая Люда Верба о таких финансовых катаклизмах у нее за спиной узнает чисто случайно, когда пойдет снимать проценты по старым Ксениным книжкам перед Новым годом на подарки.
– Панкова, там надо переоформить на Вербу и проценты снять, если можно.
Кассирша вспыхнула:
– Да вы достали уже со своей Панковой! Когда уже угомонитесь! Полгорода ее деньги ищет! Нет ничего!
– В смысле нет ничего?! У меня книжка ее!
– Где?!
Людка сунула в окно книжку Ксени, свой паспорт и завещание. – Вот, я не переоформляла. Не надо было пока…
– Вы что, слепая? – продолжала бухтеть кассир. – Вот что написано? Ильинская! Какая Панкова? И в завещании вашем – Ильинская! Что, не знали, как благодетельницу звать?
Никто не даже не думал и тем более не смотрел, что Ксения Ивановна не поменяла во втором браке фамилию. Во-первых, куча переоформлений, во-вторых, разные фамилии с влиятельным мужем – меньше шансов у всех проверяющих и, в-третьих, главная причина, в которой она признается только будущему мужу, – сын с фамилией Ильинский.
