Но боги знают, что он слабак, а со слабого какие клятвы? Уже через пару дней потихоньку поднимался ночью, учился парить, сохраняя силы. Труднее всего было садиться, всякий раз ушибался, сдирал кожу на руках и обдирал плечи.
Крылья кое-как держали, но при взгляде на землю сразу обливался потом, цепенел. Крылья обвисали, камнем летел вниз. В страхе пытался спастись, крылья суматошно лупили по воздуху. Его подбрасывало, но сил уже не оставалось.
Говорить в этой личине не мог, только щелкал клювом и грозно шипел. С трудом помнил, что он человек, хотя до зуда хотелось кинуться на пробегающих внизу зверей, вонзить когти, долбить клювом. Иной раз даже на путешественников смотрел как на добычу.
Завидовал Мраку: волком — привычно любому, дожившему до зрелого возраста. В человеке и так много от волка, большой разницы нет: в шкуре или без, а вот птахой непривычно и боязно.
На беду выпало именно ему, единственному, кто ценил жизнь. Друзья, как и все в родной деревне, зовут это трусостью. Может быть, так оно и есть. Трудно вообразить племя из таких, как он. Ему подобных и куры лапами загребут, не только соседи. Но все-таки даже будь так же силен и умел, как Мрак, все равно не был бы столь безрассудно отважен. Береженого свои боги берегут, а чужие не трогают.
Таргитай глуп, живет в мире своих песен, но он добр, при всей своей лени за друга пойдет в огонь и воду, хотя в другое время задницы не поднимет с лежанки. Голодать будет, а не поднимет. Ему бы превращаться в птицу — самая радость. Страха не ведает, для этого надо быть поумнее, силенки не занимать — целыми днями летал бы, гонялся бы за утками, а то и попробовал бы проломить небесную твердь. Но заклятиями Таргитаю не овладеть, как ему, Олегу, не научиться на дуде или меткости оборотня.
Он поднял глаза, уперся в гордо выпрямленную спину амазонки. Лиска чувствовала его настроение, на этот раз держалась впереди — лучше не попадаться под горячую руку. Женщина должна лечить раны, а не пытаться остановить ураган. Она могла бы овладеть магией, но слишком полна жизненной силы, а в ком много силы, тому боги не дают даже ума, а уж магии и подавно. Женщины овладевают магией к старости, когда иссякают месячные, а ежели какой удается раньше, то ищи какой-то скрытый порок, а то и явный. Молодые годами бывают старыми духом, как вот он: столько пережил и так натрясся за свою короткую жизнь, что уже на Мрака и Тарха смотрит, как на драчливых ребятишек.
Лиска чуть повернула голову, провожая взглядом стрижа. Странно получилось: добро бы к Таргитаю прилипла, к нему все девки липли, или к Мраку — силач, герой, вожак с головы до ног, а то почему-то держится с ним. Когда подходит Мрак, ищет защиты у него, Олега. Еще можно понять, почему выбрала его, неудаху: такая не потерпит мужчину сильнее ее, но ведь делает вид, что именно он самый сильный и умелый!
Он вздохнул, разбираться в женском уме — задача для богов — не магов. До Дерева десятка три верст, от силы — сотня. По дороге вызнали по крупицам, что впереди — три кордона стражи, страшный Змей прикован к стволу, затем им как-то войти в капище… Да, не забыть, что капище в самом Дереве. Дупло, видать. Немалое, если там капище с жертвенным камнем, да еще места для волхвов!
Хотя он всегда старается избегать драк, не выносит крови, но как пройти заслоны, взять Жезл — решать ему. Не отважному Мраку, не доброму Таргитаю, а ему, трусоватому волхву.
Небо, закрытое ветвями, было темно-зеленого цвета. Далеко на востоке голубела полоска, земля выглядела зеленой, даже воздух казался зеленоватым. Олег догнал друзей, поразился: нежное лицо Лиски стало мертвенно-зеленым, словно переела незрелых груш.
Ствол Дерева закрывал впереди полмира. Теперь это была огромная гора, что вырастала из ровной как стол земли и подпирала небо. Уже видны были глубокие расщелины, овраги, разломы в коре. Ветер донес мощный запах свежей смолы. Олег содрогнулся: сколько ее вытекает из такого дерева? Здесь прилипают не только мошки, но и такие пташки, которые летают кое-как, а сесть вовсе не умеют, хоть и мудрые книги читывали.
