Я же, хоть и не был способен на что-нибудь подобное, начал замечать, что во мне тоже проявляется кое-что от родительского дара. Я стал обостренно воспринимать настроение животных. Скажу без ложной скромности, что никто из защитников границы не понимал лошадей так, как я. Я умел приманивать к себе или отпугивать диких зверюшек, сосредоточивая на них свою волю…
Что касается мечты Кемока попасть в Лормт, то, казалось, ей не дано сбыться. Стычки вдоль границы становились все более кровопролитными, и нам все чаще приходилось действовать из засады. Силы Эсткарпа истощались, и мы подозревали, что в скором времени окажемся изгоями в завоеванной врагом стране.
Корис долго не мог оправиться от ран, а когда выздоровел, стал совсем немощным, он не мог даже поднять Топор Вольта. Ходили слухи, будто он ездил к морским скалам на юге и вернулся домой без священного топора, и что с той поры счастье изменило ему и его люди терпели одно поражение за другим.
В течение многих месяцев Пагар держал Эсткарп под угрозой сокрушительного удара, но так и не наносил его. Враг медлил, опасаясь очевидно, что владычицы обратятся к Силе.
Спустя год с небольшим после того, как Каттею увезли из Эстфорда, Кемоку открылась дорога в Лормт. Правда, она оказалась для него не такой уж легкой. Он попал в засаду, где ему страшно изуродовали правую руку. Нужно было время, чтобы она зажила и он смог бы ею как-то владеть. Я успел повидаться с ним, перед тем как его увезли лечиться.
— Можно быстро поправиться — если этого очень хочешь, — сказал он, глядя на меня потускневшим от боли взглядом. — Я постараюсь выздороветь как можно скорей, и тогда…
Он мог не продолжать, я прекрасно понимал его.
— Мы можем не успеть, — сказал я. — Карстен способен задавить нас в любой момент.
— Не надо терять надежды, — ответил он. — Ты же знаешь, какой мне представился шанс…
Я не испытывал чувства одиночества, когда его увезли. Он по-прежнему постоянно был со мной, а я — с ним. Расстояние, разделившее нас, лишь слегка ослабило связь между нами, и как только он попал в Лормт, я сразу же узнал об этом. Но вскоре он предупредил меня, что нам следует прервать контакт, пока не возникнет в том крайняя необходимость. Ему показалось, будто он подвергся воздействию Силы, и он увидел в этом угрозу для нас обоих.
Так на несколько месяцев наша связь с ним прервалась.
Я по-прежнему ездил в рейды и, несмотря на то, что был совсем молод, получил под свое командование небольшой отряд. Общие невзгоды объединяли нас, и в отряде у меня появились преданные друзья. И все-таки прочнее дружеских уз для меня оставались узы, которыми были связаны мы — трое. Я знал, что если вдруг Каттея или Кемок позовут меня, я тотчас помчусь на их зов, не думая ни о чем. Опасаясь именно этого, я решил подготовить себе замену и жить по строгим правилам воинской службы. Но я постоянно чего-то ждал…
Тощие, как ализонские гончие, и обтрепанные, как морские бродяги, мы скитались по горным тропам, каждое утро удивляясь тому, что проснулись живыми, а вечером — что вернулись в лагерь.
Если бы Ализон и Карстен объединили свои силы, Эсткарп не смог бы им противостоять, он был бы сломлен и опустошен. Но похоже, Пагар не собирался распить кубок братства с Фасселианом из Ализона. На то были причины, и главная из них — страх перед колдуньями. Те уже не раз доказали, что им не составляет никакого труда расправиться с кем угодно из смертных. Однако действие Силы значительно ослабевало, если она направлялась одновременно на большое число людей. В таких случаях требовалось совокупное использование жизненной энергии множества колдуний, после чего те оказывались на какое-то время почти на грани смерти.
И все же, Мудрейшие решили воспользоваться даже таким крайним средством. Это было осенью, спустя год после того, как Кемок отбыл из отряда. По всем постам разослали приказы Совета Владычиц, следуя которым мы должны были покинуть горы и перебраться в глубь страны, на равнины. В местах, где мы воевали столько лет, не должно было остаться ни одного человека, носящего герб Эсткарпа.