"Резолюция коллектива университета имени товарища Зиновьева. Ленинизм — это цельное пролетарское учение — тов. Троцкий хочет подменить пышными фразами жалких обрывков полуменьшевистской путаницы…"[49].
Подобных сообщений было множество. Аппаратные жернова вращались все быстрее. Критический поток ширился, захватывая сознание все большего числа людей, размывая сложившийся в годы революции и гражданской войны легендарный образ. Но Троцкий, находясь в Кисловодске, получал и другие письма и телеграммы. Иоффе, Муралов, Раковский спрашивали: "Что же Вы молчите? Нужно дать отпор! Обратитесь в ЦК — пусть прекратят эту вакханалию!" Но Троцкий молчал…
Дело было сделано: ореол Троцкого померк. Так партия выполнила команду своего обновленного руководства. Сталин бил целенаправленно. Он понимал, что самые сильные козыри в биографии Троцкого — это Октябрь и гражданская война. Если заслуги Троцкого в эти годы свести к нулю, его можно превратить в голого короля. Именно в это время, на самом спаде надежд на мировую революцию, Сталин выдвинул свою "теорию" о возможности построения социализма в одной стране. Были вновь обнародованы все негативные дореволюционные высказывания Ленина о Троцком… Блестящий вождь и революционер, любимец красноармейских и матросских масс быстро превращался в изгоя.
В целом 1923 и 1924 годы явились своеобразным рубежом в жизни Троцкого. Он по-прежнему оставался еще на верхнем этаже власти, его портреты пока висели рядом с Лениным. Немало городов, сел, улиц, клубов, фабрик носили его имя. Но тем не менее образ Троцкого как революционера потускнел, полинял, лишился того ореола, который неизменно окружал его прежде. Надежды Троцкого на "новый курс", с которым он связывал изменение не только внутреннего режима партии, но и своего положения, не оправдались. Попытки с помощью исторических экскурсов восстановить свое реноме встретили в одних случаях равнодушие, а в других — неприкрытую враждебность.
Появилось еще одно негативное обстоятельство, которого не учел Троцкий. Как только к его фамилии стали добавлять слова "фракционер", "меньшевик", "перерожденец", "антиленинец", к нему, против его воли, сразу же потянулись те, кто потерпел поражение раньше. Члены некоторых разгромленных оппозиций, группировок, фракций в разной форме стали выражать свои симпатии Троцкому. Это обстоятельство немедленно использовал сталинский "триумвират", обвиняя опального вождя в поддержке антипартийных сил. При этом Троцкий не делал серьезных попыток опереться на своих сторонников. Когда он попытается это сделать в последующие годы, будет уже поздно. Массированная атака аппарата была столь мощной, что в хоре критиков и хулителей одинокий голос Троцкого и его немногочисленных сторонников окончательно затерялся. То было преддверие главного поражения. Но в ЦК и в адрес Троцкого приходили письма и в поддержку оппозиционера, хотя они были немногочисленны. Например, пришло вот такое:
"Резолюция
вагонной мастерской Октябрьской ж.д. Московского участка от имени ячейки РКП(б). Принята 17 против 13. Заслушав доклад тов. Молотова о внутрипартийном строительстве, ячейка постановляет:
…Ячейка с тревогой следит за травлей, которая ведется по отношению к тов. Троцкому как в печати, так и в выступлениях Сталина и на собраниях членов ЦК. Ячейка протестует против этой травли и считает ее вредной и недостойной РКП(б), роняющей престиж в Коминтерне…"[50]
Молотов не смог убедить большинство ячейки. 17 человек выразили поддержку Троцкому. Но резолюций и телеграмм в его защиту было явно меньше, чем осуждающих. Аппарат работал…
"Тройка", особенно Сталин, в результате этой баталии снискала себе известность непреклонного сторонника ленинизма, защитника его учения, не остановившегося даже перед тем, чтобы решительно развенчать знаменитого вождя, оказавшегося отступником.
Дискуссия этих месяцев ознаменовалась началом широкой фальсификации истории Октябрьской революции. В ней уже всплыл Сталин, ничем не проявивший себя в те драматические дни. Одновременно Сталин исподволь, но неуклонно добивался ухода с важных постов в Народном комиссариате по военным и морским делам сторонников Троцкого. За год-полтора были сменены многие командующие округов, армий, управлений. Машина назначений, которой управляли Секретариат и Оргбюро ЦК, выдвигала новых людей, обязанных своим выдвижением именно Сталину, Зиновьеву, Каменеву, Молотову. Когда Троцкий, уже после смерти Ленина, находился на лечении в Сухуми, к нему неожиданно приехала группа членов Центрального Комитета: Томский, Пятаков, Фрунзе и Гусев, чтобы проинформировать наркома о крупных кадровых изменениях в военном ведомстве. Больной Троцкий сопротивлялся слабо. Его насторожил приход в военное ведомство И.С.Уншлихта, которого он давно не любил. Перевод заместителя председателя ГПУ на должность члена Реввоенсовета СССР было плохим предзнаменованием. Особенно он жалел о предстоящем уходе своего заместителя Склянского. Эфраим Маркович не был военным специалистом, но в гражданской войне проявил себя как хороший организатор, неутомимый исполнитель директив наркома, как эффективное связующее звено между наркоматом и снабжающими организациями страны. Вокруг Троцкого постепенно создавался вакуум.
