Через некоторое время три партийных руководителя — Транмаель, министр юстиции Трюгве Ли и редактор «Arbeiderbladet» — нанесли официальный визит Троцкому. Встреча получилась весьма неловкой. Норвежцы напомнили Троцкому, что в 1921 году они были в Москве и вели переговоры с ним, Лениным и Зиновьевым по поводу условий их вступления в Коминтерн; но перед тем, как продолжить, Трюгве Ли пожелал убедиться, что Троцкий знает о своей обязанности воздержаться от политической деятельности. Тот ответил, что не имеет ни малейшего намерения вмешиваться в норвежские дела — позднее Трюгве Ли утверждал, что он, Ли, немедленно потребовал, чтобы Троцкий воздержался от всяких действий, «враждебных любому дружественному правительству». Один очевидец вспоминал, что «Троцкий отказался быть втянутым в какую бы то ни было политическую дискуссию с нами и говорил только о погоде». Но посетители, покончив с официальной частью своего визита, охотно перешли на дружеский тон, поговорили о политике и насладились величием человека, которому они предоставили убежище. Они уговаривали его дать «Arbeiderbladet» пространное и исчерпывающее интервью по основным вопросам мировой политики. Согласно тому же самому очевидцу, Троцкий холодно ответил, что министр юстиции только что запретил ему заниматься какой бы то ни было формой политической деятельности. Его собеседники отмели в сторону и отшутились от этого запрещения как притворства, через которое они должны пройти, проформы, для того чтобы умиротворить своих парламентских оппонентов; и министр юстиции заверил Троцкого, что, выражая свое мнение, он ни в коем случае не нарушит условий своего проживания в Норвегии. Сам министр потом превратился в активного газетного интервьюера, а Троцкий отвечал на его вопросы подробно, пользуясь возможностью осудить сталинскую политику и террор, развязанный после убийства Кирова. 26 июля «Arbeiderbladet» опубликовала это интервью со многими редакторскими литературными украшениями, не оставляя у читателя сомнений в том, что министр юстиции сам способствовал тому, чтоб извлечь выгоду из взглядов Троцкого, оказавшихся в его распоряжении. Таким образом, «недоразумение» первых дней вроде бы рассеялось. Партия, находящаяся у власти, относилась к Троцкому скорее как к славному гостю, чем беженцу-страдальцу. Парламентарии и журналисты соперничали друг с другом, оказывая знаки уважения; и какое-то время не было более великого отличия в левых кругах Осло, чем возможности похвастаться тем, что был принят великим изгнанником.
Перед концом июня Троцкий и Наталья устроились в доме Кнудсена в Вексхолле, деревне возле Хоннефосса, что примерно в тридцати милях к северу от Осло. Среди спокойствия и мира этой страны, разделяя домашние хлопоты скромной, участливой и довольно большой семьи, они смогли прийти в себя после недавних притеснений. Кнудсен был умеренным, обходительным социал-демократом, очень далеким от троцкизма — этого человека Октября он пригласил к себе под крышу исключительно из сочувствия и неприятия мещанства. По молчаливому уговору они никогда не касались политических разногласий. Поэтому «его пребывание у нас, — это слова Кнудсена, — ни единого разу не омрачило даже малейшее недоразумение. Троцкий был слишком поглощен своей работой, чтобы тратить время на бесполезные дискуссии. Он очень усердно трудился. Я никогда не встречал кого-то столь же точного, пунктуального и педантичного в своих привычках. Когда он не был болен, он вставал в 5:20 или 5:30 утра, спускался в кухню, что-нибудь съедал и садился за работу. Все это он делал очень тихо, на цыпочках, чтобы никого не побеспокоить. У меня нет слов, чтобы описать его такт и вежливость по отношению ко всем, кто жил в нашем доме. Наталья вела себя точно так же; мы нежно называли ее „маленькой хозяйкой большого дома“. Их потребности были просто невероятно скромны».
Впервые с 1917 года Троцкому не пришлось жить под охраной «дружественного телохранителя», или под полицейским наблюдением, или инкогнито. Ворота во двор были распахнуты днем и ночью, а односельчане заходили, чтобы по-дружески поболтать. Иногда приезжали гости из-за рубежа: немецкие беженцы, жившие в Скандинавии, французы, бельгийцы и американцы. Среди американцев был Гарольд Айзеке, только что вернувшийся из Китая после нескольких лет жизни там. Он стал источником ценнейшей информации о той стране и ее коммунистическом движении. (Он как раз работал над книгой «Трагедия китайской революции», к которой Троцкий написал предисловие.) В Вексхолл также приезжали Шахтман и Мусте, хорошо известный американский социалист, примкнувший к троцкистам. Французы приезжали несколько раз со своими спорами и ссорами, призывая Троцкого быть третейским судьей. Они никак не могли договориться, следует ли им покинуть SFIO и возродиться в качестве независимой партии. Раймонд Молинье основал свою газету «La Commune», выступая за выход. Это сделало ссору достоянием гласности и в конце концов привело Троцкого к разрыву с Молинье. Этот инцидент не стоил бы упоминания, если бы не тот факт, что распря продолжалась годами и чудовищным образом переплелась с судьбой семьи Троцкого. Среди всего этого и поскольку его переписка со сторонниками, которую он не мог нормально вести во Франции, выросла до огромных размеров, Троцкий начал писать новую книгу — «Преданная революция».
