— Правда, правда! — закричали гости и захлопали в ладоши. Молчал только один Цетег.
— Друзья, — выговорил он наконец тихим голосом, — я это знал, но не решался предложить сподвижнику Суллы, который почти отошел от политики, кончить эту постыдную войну… Благородный Марк Красс занят денежными делами и, конечно, не захочет…
— Ошибаешься, дорогой Публий! — поспешно прервал его Красс. — Ради блага отечества я готов на всевозможные жертвы… И, если я получу империй, да будет мне спутницей в боях тень императора!..
— О, если ты согласен, я поставлю этот вопрос в сенате… И ты будешь воевать, Марк Красс, клянусь Марсом, ибо назрела необходимость разгромить разбойничьи шайки и уничтожить Спартака!
Катилина отозвал Цетега в сторону:
— Спартак — знаменитый полководец, и если бы…
— Молчи, не время…
— Почему?
— Рабы грызутся между собою…
— Спартак силен… Ветераны Суллы…
— Ни ты, ни я, ни ветераны — никто не пойдет с невольниками… — И Цетег отошел от Катилины.
Мульвий и Сальвий, пробираясь в Фурий, узнали от рабов, что Спартак находится в окрестностях города, собираясь выступить в поход.
Лагерь спал, когда они, подойдя к его воротам, были остановлены окриком часового:
— Кто такие? Сбежался караул.
— Видеть вождя, — сказал Мульвий. — Мы воины Сертория.
Имя великого популяра гремело по всей Италии, и караульный начальник, старый раб, с лицом, обезображенным шрамом, решил сам отвести пришельцев к вождю.
Спартак не спал. Он задумчиво полулежал на львиной шкуре, и пламя светильни освещало его мужественное лицо, голубые глаза и густую рыжую бороду. Рядом с ним сидела его молодая жена. Она славилась в лагере знанием мантики и предсказывала рабам будущее, дарила камешки, предохранявшие якобы от стрел и ранений.
Караульный легат, — не раб, а римлянин, — полуодернул полу шатра, заменявшую дверь, и выкрикнул:
— Вождь, два серторианца…
— Пусть войдут, — приподнявшись, сказал Спартак и сел на шкуре.
Глядя на старика и юношу, он молчал, ожидая, когда они заговорят первые.
— Слава вождю, да сохранят милостивые боги его жизнь! И слава борцам за свободную жизнь!
— Слава Серторию и его воинам, — отозвался Спартак.
— Вождь! Серторий убит предательской рукой, а войска разгромлены Помпеем… Тысячи погибли, сотни бегут… Бежали и мы… Прими нас в ряды конников или пехотинцев…
— Серторий погиб? — с горечью прошептал Спартак. — А я так надеялся на него… — И, помолчав, спросил: — Какую должность занимали вы в легионах Сертория?
— Вождь, я был префектом конницы, а Сальвий — моим помощником…
— Завтра вы получите такие же должности в отряде фракийской конницы… И да помогут нам боги!..
— Вождь, я римлянин, а сын мой — ибериец…
— В рядах рабов сражаются разные народности: римляне, греки, фракийцы, сирийцы, кельты, германцы… Их объединяет общая цель — свобода, стремление стать людьми…
— Вождь, такие же идеи провозглашал Серторий…
— Ты хочешь сказать, что и нам не устоять? Мульвий молчал, не решаясь спросить, верны ли слухи о раздорах среди восставших.
— Говори! — вскочил Спартак, и его мощная фигура заняла, как показалось Мульвию, половину шатра. — Малодушным здесь не место!
— Вождь, ты знаешь: сила — в единении, а в ваших рядах вражда и разногласия…
Спартак опустил голову, но тут же поднял ее.
— Пусть наше единство распалось, но мы скорее умрем, чем покоримся!
В его словах звучала такая твердость, что Мульвий и Сальвий, взволнованные, растроганные, бросились к вождю и, целуя его руки, воскликнули:
— Победа или смерть в бою!
