Два стражника схватили несчастного Абхея, связали ему сзади руки, опустили на колени и уложили голову на помост. Погонщик подогнал слона на нужное расстояние и ткнул его два раза анкусом в ухо. Слон высоко поднял правую ногу и со всей мощью обрушил её на голову офицера. Осколки черепа и его мякоть брызнули в разные стороны. Понятливое животное подхватило хоботом содрогавшееся в конвульсиях тело, подняло высоко вверх и с размаху бросило на землю. Конвульсии офицера прекратились, а вокруг бездыханного тела образовалась кровавая лужа. Толпа замерла на секунду, переживая удовлетворение, затем забурлила вновь:
— Мар всем остальным, мар!
Судья обвел недовольным взглядом горожан. В одном из пленных он сразу узнал младшего сына раджи Канауджа и решил отдать несколько иное распоряжение:
— Всех остальных отправьте обратно в крепость и отдайте в руки палача. Пусть отрубит офицерам кисти правой руки, всем, кроме этого, — кивнул он на сына Ратхора, — дабы воины предателя больше не смогли сражаться, затем побрейте им головы и отправьте в таком виде на границу с владениями враждебного соседа.
«Зачем судья отпустил сына противника? Он до такой степени недальновиден?» — Военачальник не понял смысла сего «благородного» жеста и оскорбился в душе такому решению. «Судью бы на поле боя… — пронеслась мысль в его голове, — поговорю о поступке судьи с Чауханом…».
Он продолжил смотреть на происходящее и думал: «одно дело пасть на поле боя, а другое быть бесславно раздавленным на потеху толпы, или еще хуже, существовать без кисти руки. Нет, если ему придется умереть раньше времени — не дожив до глубокой старости, то смерть его будет геройской. Другого раджпуту из рода Огня не дано». Несколько минут он еще наблюдал за площадью — проследил, чтобы выполнивший свою работу судья вернулся обратно во дворец, проводил взглядом толпу, лишенную продолжения зрелища и постепенно расходящуюся по своим жилищам, затем отправился в крепость. Он должен присутствовать при исполнении следующего приговора и подробно рассказать радже, как прошло наказание.
Притхвираджа не пожелал смотреть на казнь. Он предпочел валяться на огромной кушетке, обтянутой бордовой узорчатой тканью и думать о грядущем, подперев голову рукой.
— Поменяй подушку! — приказал он стоящему у изголовья кушетки рабу, тупо гоняющему воздух большим опахалом из перьев павлина.
Раб приставил опахало к стене, с ловкостью жонглера вытащил нагретую телом влажную подушку из под спины повелителя и просунул на её место свежую.
Чаухан с утра находился не в духе. Мысли о Муххамеде Гури не давали покоя. Даже новенькие наложницы, лежащие по бокам и нежно ласкавшие его тело, не радовали.
Светлоликую, по слухам, дочь высокородного руса, поставщики живого товара выпросили у турецкого султана и перепродали повелителю за баснословные деньги. Голубоглазую красавицу из снатичей — хорватские племена, в качестве щедрого подарка в прошлом году преподнесли купцы.
Как ни старались девушки, хозяин не реагировал на их ласки. Он пребывал в нерадостных мыслях: «Возможно ли объединить враждебные кланы в борьбе против Гури? На какие подарки и чьи уговоры они согласятся? Только вчера мы бились с Ратхором. Но и другой клан — Махоба, тоже не прочь заполучить кусок моей земли, также ссылаясь на родственные связи с Анаги Палом. Объединение с врагами невозможно…». Чаухан нервно теребил на пальце массивное кольцо — вардж, но никаких мыслей на волнующую тему ему не приходило. Через некоторое время он приподнял голову с подушки:
— Узнайте, закончил ли дело палач, — приказал он старому, давно привыкшему ко всему происходящему во внутренних покоях шудру и, наконец, обратил внимание на скучающих наложниц. Он возжелал отдаться в руки Смаре — богу любви…
… — Мой господин, военачальник просит разрешения войти, — обратился доверенный шудра к успевшему разомлеть от плотских утех Чаухану.
— Скажи, чтобы его пропустили, — Чаухан совершенно не стеснялся представать перед Мукешем обнаженным, а обнаженные наложницы и вовсе не могли одеться без приказа своего господина.
Военачальник, как ни в чем не бывало, вошел в покои повелителя. Он давно успел привыкнуть к его вольностям. Одно дело, когда Притхвираджа находится на поле битвы, экипированный доспехами, и другое — когда отдыхал в своих личных покоях, дверь в которые открывалась только для избранных.
