— Нет, хлопец, останешься здесь. Вот тебе дом и хозяйничай в нем, — решительно возражает Чупрахин и отводит мальчика в подвал.
Политрук вновь поднимает роту в атаку. Огородами и садами выходим на западную окраину поселка. Далеко в складках местности теряются мелкие группы отступающего противника.
Поступает распоряжение окопаться.
— Фриц бежит, а мы остановились, — недовольно замечает Кувалдин, на минуту разогнув спину.
— Разговорчики! — обрывает его Шапкин, примостившийся в воронке от снаряда. Его лицо испачкано пороховой гарью, вырван кусок шинели, и сквозь дыру виднеется нательная рубаха. Вспоминаю, что в моей ушанке приколота иголка с ниткой. Предложить разве взводному?
С моря надвигаются сумерки. Слышатся редкие артиллерийские выстрелы.
— Вот мы и на фронте, — задумчиво говорит Мухин, вытирая рукавом потное лицо. Он садится на корточки и, с минуту помолчав, продолжает: — Вот он какой, бой, а? По книгам не так представлял…
Чувствую страшную усталость. Мокрое обмундирование давит на плечи. Поблизости разрывается тяжелый снаряд. Вздрагивает земля, со свистом и шуршанием пролетают над головой осколки.
— Давай подкрепимся, — предлагает Алексей, — теплее будет.
У меня стучат зубы, дрожь охватывает все сильнее и сильнее.
— Леша, во фляге ничего не осталось? — спрашиваю у Мухина.
— Минутку, — предупреждает он и куда-то уходит.
Сильно знобит. Алексей сует в руки флягу:
— На, глотни, у Чупрахина нашел.
Делаю несколько обжигающих глотков. Проходит минуты две, становится легче.
— Спасибо, Леша.
— Дяденька, вот картошка, на углях испек…
— Генка! — вскрикиваю от неожиданности.
Мальчик деловито кладет передо мной узелок, пахнущий печеной картошкой, и опять упрашивает оставить его здесь, не сообщать о нем тому «косолапому матросу», который запер его в подвале.
— Как же ты сюда попал?
— Как все, — с серьезным видом отвечает он.
Я советую ему залезть в нишу и сидеть там, пока не наступит ночь.
— И ты никому не говори. Ладно? — выглядывая из укрытия, обращается он к Мухину.
— Хорошо, — соглашается Алексей.
В траншее появляется Замков. Вытирая платком лицо, лейтенант интересуется:
— Ну, как вы тут, товарищи, устроились? Что-нибудь заметили подходящее для нас? Мои огневики не подведут! — Он ползет к Шапкину и оттуда наблюдает в бинокль за противником.
Кувалдин развязывает вещевой мешок и открывает банку консервов.
— Ешь, — предлагает мне, но сам не ест, а, сев напротив, молчит.
— О ней думаешь? — спрашиваю Егора. — Может быть, выплыла. Говорят, многих спасли, — утешаю Кувалдина, а заодно и себя.
— Не до них было.
— Почему?
— Ладно меня успокаивать. Вон Кирилку успокой, а то совсем парень скис. Попрыгай — замерзнешь, — советует ему Егор.
— Вот бездельники, — укоряет нас Чупрахин, появившийся с большой вязанкой поленьев на спине. — Я и дров принеси, и соломы для растопки, и нишу для очага ковыряй. Черти невысушенные, ведь простудитесь. Сейчас устрою вам комфорт.
Он быстро разводит костер.
На левом фланге гулко разрывается несколько снарядов.
— Злится, — замечает Иван, старательно отвинчивая крышку медальона и извлекая оттуда кусочек терки и спичку.
Приходит Правдин. Политрук сообщает, что наши части подошли к Керчи, десант успешно справился с боевой задачей.
— Это хорошо, но вот остановились мы напрасно, оторвется фашист от нас и уйдет, — басит Кувалдин. Я замечаю, с какой строгостью посмотрел на него Шапкин.
— Ты что все долбишь: напрасно, напрасно! — прикрикивает Захар на Егора, когда уходит политрук. — Ты что, лучше командующего разбираешься в стратегии? Чудак!
В костре шевелятся синеватые языки пламени. Падают легкие, пушистые снежинки. Слышатся раскаты шторма.
Иван предлагает мне плитку шоколаду:
— Бери и помни: где Чупрахин, там знай наших! Ребята, кому подштанники заменить, у меня есть чистое белье. Люблю порядок. Это у меня от деда такая наследственность. Шил у нас в селе гражданин, по прозвищу Митрофан — незаштопанный сарафан. Ух как не любил его дед! Однажды Митрофан у деда рубль взаймы попросил…
Глаза слипаются, сквозь дрему слышу, как сокрушается Иван:
— Здрасте, я им про Митрофана, а они спят. Ну и пехота, матушка-рота.
