По прибытии поезда в Париж носильщики, привлеченные надписью «забронировано», осадили мое купе, и мне пришлось чуть не драться, чтобы сохранить драгоценный багаж.
Когда поток пассажиров схлынул, я сошел, неся чемоданы на вытянутых вперед руках, и пошел размеренным шагом. Это было необходимо, чтобы не перебить образцы, несмотря на тщательную упаковку. Конечно, никто не мог подозревать о характере моей ноши, и пассажиры, задержавшиеся на платформе и в зале вокзала, наверное, задавали себе вопрос: «Что это за оригинал? Что у него такое в чемоданах, почему он так торжественно выступает и зачем несет их на вытянутых руках, как священные реликвии?»
В назначенный день выставка была открыта министром. Были речи, затем процессия официальных лиц продефилировала перед стендами с макетами различных, приспособленных для посещения туристов гротов Перигора, Керси, Коссов и Пиренеев. В центре на возвышении была выставлена складная парусиновая лодка, в которой Мартель исследовал подземную реку Падирака. Там фигурировала также одиночная резиновая лодка моих подземных плаваний в пещерах Пиренеев и Атласских гор.
Мне предоставили прекрасную, всю стеклянную витрину, где я мог выставить кристаллы, пальмы, веточки и сталактиты. Образцы, ярко освещенные скрытыми электрическими трубками с никелевыми рефлекторами, сверкали, искрились и никогда не казались мне столь прекрасными.
Среди официальной группы, задержавшейся перед моей витриной, послышался шепот и даже возгласы удивления. Арман Вире, старший из спелеологов, спутник Мартеля в его исследованиях, даже громко выразил свое восхищение, сказав, что он никогда в жизни не видал таких замечательных эксцентрических сталактитов. И зачем только я в то же время услышал то, что говорили другие? Склонившись над витриной, где были выставлены две чудесные конкреции, окрашенные солями меди в бледно-зеленый цвет, один из посетителей сказал своему соседу: «Не удовольствовавшись подделкой большинства своих сталактитов, этот экспонент имел наглость окрасить два из них в зеленый цвет. Это недопустимо, и это никого не обманывает…»
Я, конечно, оставил замечание без ответа — с тех пор я слышал немало и других подобных же, — но мне вспомнился один очень хороший афоризм: «Больше всего глупостей слышат картины в музеях и вообще все, что выставляют для обозрения толпы».
Спелеологическая выставка в зале Орсейского вокзала была для меня только антрактом, краткой интермедией, и тотчас после нее я опять возобновил свои археологические, палеонтологические и биологические исследования и все остальное, что влекло меня под землю. Между тем я довольно долго постоял около своей витрины, чтобы наслушаться и других соображений, менее наивных, менее нелепых, чем заставившее меня окрасить кристаллы.
Всеобщее изумление и восторг убедили меня в том, что я владел коллекцией образцов, о существовании которых никто не подозревал, исключительным подбором кристаллических образований, причем самые необычайные, самые нежнейшие из них не могли быть привезены и выставлены.
И я продолжал без устали лазить по пещерам, пропастям и подземным рекам, никогда не пресыщаясь. А между тем существует много пустот очень обычных, могущих неосведомленному показаться лишенными интереса; но для посвященного и страстно увлеченного в них всегда найдется что-нибудь поучительное, встретится какое-нибудь подтверждение, обнаружится что-нибудь новое, как бы мало оно ни было, как сказал Ренан: «Для ума поистине философского все в равной степени достойно знания», — и мы добавим: достойно быть виденным, сравненным и понятым.
Существуют также гроты, где напрасно было бы искать и найти хоть один сталактит. Я посетил и обследовал много таких гротов, где камень абсолютно голый и на его шероховатой поверхности не образовалось ни одного отложения. Это особенно относится к гроту Мирмон в Дордони, одному из самых крупных и разветвленных гротов Франции. И вместе с тем в этом отсутствии натечных образований нет ничего удивительного, если пояснить, что этот грот выработан в мелу (белый сенонский мел)
