Коковцев не выдержал – рассмеялся:
– Ты, как кошка, попавшая в новую обстановку.
– Надеюсь, – отвечала жена, бросая шубу на диван, а муфту – на трюмо, – ты более не станешь делать глупостей. Пойми, что в твоем возрасте это непристойно и банально.
Он не стал возражать, а просто взял ее за руку:
– Хорошо, что ты у меня есть.
– И хорошо, что есть дети, которые еще долго будут нуждаться в нашем внимании… У тебя все в порядке?
– Что ты имеешь в виду?
– Дела в отряде заградителей.
– Когда с минами непорядок, они, черти, взрываются.
– Вот как миленько! Ты меня утешил…
«Награды, призы, отличия служили для подбадривания, чем-то вроде компенсации, дабы выветрить из голов сознание, что за „грехи родителей“ загнаны мы на заградители».
Это опять не мой текст – минный!
* * *
Игорь Коковцев, любимец матери, уже заимел нагрудный жетон «За отличную стрельбу из револьвера». Катание на скетинг-ринге все-таки добром не кончилось: на полном ходу он слетел с роликов, и мама лечила его разбитый нос, прикладывая примочки из арники. Конечно, в ранней младости свойственно украсить себя чем-либо оригинальным, чтобы наивные гимназистки смотрели на тебя, остолбенев от восторга. Если старший, Никита, носил фуражку «по-нахимовски», то Игорю одного жетона было мало для покорения сердец, он уже не раз умолял отца подарить ему браслет с надписью: «МИННЫЙ ОТРЯД. ПОГИБАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ».
– Пусть тебе не кажется, – отвечал отец, – что все барышни, увидев его на твоей руке, сразу же погибнут без боя. Больше не приставай! Этот браслет стал для меня вроде кандалов бессрочного каторжанина. Врос в руку – не снимешь!
– Папа, а знаешь ли ты, как зовут всех вас?
– Как?
– Минное мясо.
– Не смей говорить подобное отцу, – возмутилась мать.
– Он прав, – сказал Коковцев. – Мы и есть «минное мясо», в отличие от солдат, именуемых «мясом пушечным».
Была яркая весна 1913 года. Японский водолаз Сакураи, человек большой отваги, предполагая, что с «Петропавловском», флагманским броненосцем Макарова, очевидно, погибла и золотая казна Порт-Артурской эскадры, совершил удивительный спуск на глубину, протащив за собой резиновые шланги в отсеки мертвого броненосца. Ему удалось обшарить каюты, которые не дали никакой добычи. Зато в корме корабля Сакураи обнаружил «подушку» спертого давлением воздуха, а в ней останки человека, украшенные адмиральскими эполетами. В бумажнике мертвеца уцелели визитные карточки с домашним адресом контр-адмирала М.П. Моласа, бывшего начальником макаровского походного штаба. Бумажник с этими карточками водолаз переслал в Петербург сестре Моласа – Марии Павловне.
– Я не понимаю, как Молас оказался в корме, – удивлялся Коковцев. – Ведь его место было на мостике. Великий князь Кирилл хотя и забулдыга порядочный, но врать не станет: он видел Моласа после первого взрыва уже с раскроенным черепом. Кирилл даже пере шагнул через него, пролагая дорогу к своему спасению… Казалось, все забыто, и вдруг опять!
– Не заставляй меня даже думать об этом, – отвечала Ольга Викторовна. – Это так ужасно… так ужасно. Бедная Капитолина Николаевна, – вспомнила она вдову адмирала Макарова…
Получив недельный отпуск, Коковцев с женою выехал в Петербург. У него не было никаких планов, лишь хотелось сыграть партию в кегельбане у Бернара, а Ивона перестала волновать его. К тому же нашлись доброжелатели, нашептавшие об этой женщине нечто слишком для него унизительное.
– А, черт с ней! – сказал он, загоняя шар по желобу кегельбана, который с треском обрушил фигуры в конце длинного туннеля. – Господа, я пас. Чья теперь очередь?
В жизни все было расписано: Игорь должен выйти из Корпуса в корабельные гардемарины осенью 1914 года, когда ему исполнится девятнадцать лет. Что ж, совсем неплохо, даже отлично!
– Но уж его-то я не пущу на Амур или на Мурман…
Приходя домой, младший сын усердно зубрил сложный курс взрывчатых веществ: «Пироксилиновые пороха состоят из нитроклетчатки, желатированной рафинированным ацетоном». Из другой комнаты ему громко подсказывал отец:
– Помни, что ацетон можно заменять алкоголем с эфиром.
– Папа, а отчего пироксилины самовозгораются?
