В период Дециевых гонений Киприан вовремя уехал из Карфагена, руководил паствой и общался с другими представителями Церкви с помощью переписки. Тем временем папа римский Фабиан умер мученической смертью, и, в частности, поэтому Киприана обвинили в трусости или просто недостаточно героическом поведении.
Отвергая обвинения в трусости, Киприан активно включился в полемику о том, что делать с отступниками, которые отказались от веры только на словах, а не на деле. В те времена отступничество считалось смертным грехом. Поэтому, по мнению многих представителей Церкви, возвращение их в лоно Церкви было невозможно. Киприан же заявил о необходимости принимать «падших» обратно. Господь милостив и прощает заблудшие души. Киприан также смог настоять на включении в полномочия Церкви и отпущения смертных грехов.
Но разразилась новая полемика — о форме повторного принятия в лоно Церкви. Высказывалась точка зрения, что это могут делать только так называемые исповедники, то есть люди, которые открыто исповедовали свою веру, подвергались гонениям, но по какой-то причине остались живы. Они выражали готовность умереть за веру мученической смертью, но то ли гонения закончились, то ли еще какой-то независящий от них фактор сыграл роль в том, что они не умерли.
Киприан относился к другой категории христиан, не отступивших от веры, — тех, которые вовремя сбежали и которых не поймали римские власти. Исповедники считали, что только они должны судить падших и принимать их назад в лоно Церкви. Киприан считал, что это должны делать епископы.
Еще серьезнее был вопрос о том, можно ли вернуть на прежние посты испанских епископов, которые во время гонений приносили жертвы языческим богам. Простые христиане — одно дело, но священнослужители! Спор по этим вопросам становился все более ожесточенным и стал грозить Церкви расколом.
Вице-премьер Максим Вячеславович Суворин опять сидел в кресле напротив президента. Суворин понимал, что его сделали специализирующимся по Лотиании шпионом или агентом, или осведомителем, или просто доносчиком, которому прощаются небольшие грешки.
— Что там происходит? — спросил президент.
— Не понимаю.
— Расскажите все с самого начала. Что было на дне рождения у Безденежных?
— Ничего особенного, — пожал плечами вице-премьер. — Пили, развратничали. Кто-то решал деловые вопросы.
— Вы лично что делали?
— Пил немного, не развратничал вообще, с нужными людьми общался. Если говорить про принцев, то были Жан и мой Максим. Максим упился до невменяемого состояния. Боюсь, что он в дедушку пошел… В моего отца. Но главное — жив. А Жан… Я не знаю, за что его можно было убить.
— Как вы узнали про его смерть?
— Король-рогоносец позвонил Патриции в истерике. Мы в постели лежали.
— Королева может не ночевать во дворце?
— Может. И регулярно не ночует. Главное — соблюсти внешние приличия, а она их строго соблюдает. Вначале Патриция подумала, что он пьян или вообще спятил. То есть он был в истерике и заорал: «Жан мертв, Максим пьян, Лотар пропал, и с Большаковым нет связи».
Президент рассмеялся.
— Большаков там советник по всем вопросам?
— Ну, в такой ситуации король правильно решил, что нужно Ваньку звать, чтобы он там всех построил и порядок навел. На его постоянных советников надежды мало. Когда Патриция вернулась, там кто в обмороке валялся, кто в истерике бился. А Ванька в море уже находился, связи не было. Конечно, он бы сразу принесся, как только узнал о Жане. Он и принесся. А король Ларису Большакову позвал.
Президент опять рассмеялся.
— Лариса навела во дворце порядок?
— По крайней мере, высказала несколько здравых идей. Потом эту дуру Алису Иванову нашли. Но конечно, не она убила. Она замуж за принца хотела. Зачем ей его убивать?
— Вы верите в «человека в черном»? — спросил президент.
— Верю. Там еще Ватикан задействован…
— Каким образом?! — Президент искренне поразился.
Максим Вячеславович сообщил, что во дворец прибыли представители Ватикана, которые беседовали с королем и королевой.
— А с Большаковым? — перебил президент.
— Он тогда еще не прилетел. Теперь, может, и с ним беседовали. Или он с ними. Мне про них Патриция рассказала. А уж король-то должен был Ваньке на Ватикан нажаловаться.
